Генри Олди - Ангелы Ойкумены

Народ:

Король:

Народ:

– Это чёрт знает что!

С громким стуком, расплескав пиво, Монтелье опустил кружку на стол.

– Что именно? – поинтересовался Луис Пераль.

– Все!

– Так прямо и все?

– Прямо! Криво! Вот читаю, и вижу: чёрт знает как гениально! Читаю дальше: чёрт знает как… Просто чёрт знает как, и хоть застрелись!

– Хватит о чёрте, – попросил драматург. – Знает как, знает что… Уважайте мои религиозные чувства. Подсказываю: бог знает как, бог знает что…

– Идите к чёрту!

– Ешьте сухарики. Они с чесноком. Еще пива?

– Пива? Обязательно. На трезвую голову я с вами не справлюсь. Зачем вы нафаршировали сценарий вашим проклятым театром?

– Вы не любите театр?

– Как прикажете арт-трансерам грезить ваши финты? Какими мозгами? Вот реализм, натура, и вдруг – сцена, что ли? Кулисы? Рампа, не к ночи будь помянута?!

Судя по интерьеру, «Гусь и Орел» процветал. На беленых стенах распустились аляповатые розы. Низкие потолки обзавелись коваными люстрами из чугуна. Свечи на люстрах горели чисто, почти не коптили. Вместо прежних скатертей столы были накрыты пунцовыми, в крупную клетку, кусками полотна. В глубоких, похожих на бойницы, окнах стояли вазоны с цветами.

Папаша Лопес любовно называл этот дизайн «вырви глаз».

– Это художественный прием, – обиделся дон Луис. – Средство выразительности. Вы закоснели в своем снобизме, Ричард. Вам необходимо свежее дыхание. Я буду вам дышать. Не благодарите, это мой долг перед искусством. Лучше признайтесь: как вы свяжете оба фильма в одно? Я говорил вам еще тогда, что не надо убивать главного героя! Во-первых, жалко. Мой, извиняюсь, прототип, родной человек. Во-вторых…

– Воскрешу, – перебил его Монтелье. – Сейчас с этим просто.

Он с хрустом сжевал сухарик, другой, третий – и запил добрым глотком пива. Плотный обед, завершенный полчаса назад, не сказался на аппетите дона Луиса. Долг утомлял el Monstruo de Naturaleza, долг требовал, чтобы Чудо Природы хорошо питался. Мир был заключен еще зимой, король вернулся из плена в освобожденную Эскалону, народ ликовал, а Луис Пераль все не мог избавиться от чувства голода. Он прибавил в весе, костюмы пришлось расшивать, и матушка Бланка, царица кухни, уверяла хозяина, что он помолодел лет на двадцать. В глазах кухарки каждый дополнительный фунт, набранный с ее благословенной помощью, равнялся одному году молодости.

– Зритель, – вздохнул Монтелье. – Бедняга зритель. Я ему уже сочувствую. Дышите в сторону, новатор, у вас не глотка, а чесночный склад. Вы завершили линию помпилианца? Вы обещали…

– Ну, не знаю. По мне, лучше оставить, как есть: «упав на колени, молотил землю кулаками». Вполне достойный финал сюжетной линии.

– Я телепат. Я очень хороший телепат. Сейчас я плюну на все этические нормы, и ваши сволочные извилины завьются винтом. Я… Стоп! Вы, хитрая бестия! Ухмыляетесь, да? Вы же написали все, что я просил. Вы просто издеваетесь…

– Не все. И не издеваюсь, а веду светскую беседу.

– Где завершение?!

– Читайте у меня в голове, – любезно предложил дон Луис.

– Провоцируете? Вы прекрасно знаете…

– Не надо. Не морочьте мне то, где вы не хотите читать. Я выучил наш договор наизусть. Там есть пункт, что мы с вами можем вступать в телепатическую связь. При необходимости и по обоюдному согласию. Сначала я хотел вычеркнуть этот пункт. Но мой агент сказал: «Подписывай!» Я никогда не спорю с моим агентом.

– Вычеркнуть? Почему?!

– У меня другие сексуальные предпочтения. Будь вы сеньорой Монтелье, этакой аппетитной стервой, я бы подписал без колебаний. И вы бы уже вступили со мной в связь, будьте уверены! Вот, читайте с листа, раз вы такой стеснительный…

Развязав тесемки папки, драматург протянул Монтелье две странички, исписанные с обеих сторон.

– Почерк, – буркнул режиссер, углубляясь в чтение. – Ваш жуткий почерк. Кто ясно мыслит, ясно пишет. В вашей голове, сеньор Пераль, наверняка бардак. Сам чёрт ногу сломит…

– Хватит о чертях, – напомнил дон Луис.

– В училище вы подавали заявление на отделение оперативной работы?