Евгений Филенко - Дарю вам этот мир

Страшное подозрение вдруг рождается в моем маленьком озлобленном умишке: а ведь Джильде не составило бы никакого труда увидеть улитку Гильдермана внутренним зрением. Даже ей!

Боже, в нашем Кампусе все умнее меня. Не исключая собак и кошек.

Как удачно, что я никогда не плачу.

Чтобы сменить тему и прогнать прочь тягостные спекуляции, я напоминаю не на шутку разошедшейся Джильде, зачем я обычно к ней прихожу

— Ах да! — спохватывается она. — Сегодня же среда, как я могла быть такой рассеянной…

По средам и субботам она учит меня управлять «Жемчугом». Теорию вождения космического транспорта я уже превзошла: ментальная субмерсия, казуальное

тестирование, комиссия Корпуса Астронавтов. Практика на фантоматорных тренажерах — не проблема, этим я занимаюсь дома, в редкие часы, когда высокий физический тонус вдруг сочетается с отсутствием неотложных дел и нерешенных проблем. Но прикоснуться к панели управления настоящего корабля — совсем иное. Хотя бы даже и на Земле, в ангаре, с заглушенной гравигенной секцией, хотя бы даже в присутствии настоящего драйвера, который шутки шутками, а всегда может больно звездануть по рукам.

Мы заканчиваем кофейный ритуал и отправляемся в ангар. Добираться туда — полчаса на гравитре, и за эти полчаса Джильда успевает из беззаботной болтушки обернуться настоящей космической волчицей. Как это у них называется — звездоходом. Что в это время творится внутри нее, отчего с нею происходят такие метаморфозы, я никогда не пойму.

Никогда — это проклятие, от которого мне никогда не избавиться.

Я не такая, как все. С этим ничего нельзя поделать. Еще несколько лет тому назад я считала свою инакость преимуществом и пыталась беззастенчиво ею пользоваться. Иногда это приносило свои плоды: меня жалели, мне многое прощали, да что там — прощали вообще все, в меня даже влюблялись потому лишь, что я выглядела и вела себя не так, как другие. Несколько лет тому назад… в детстве. В том его коротком отрезке, который выпало мне прожить в человеческом окружении, то есть в атмосфере заботы и добра. Детям нравится всё необычное. Много ли нужно детям, чтобы влюбиться? Всего ничего: чтобы объект сердечной симпатии выбивался из ряда, не сливался с толпой, и неважно, в чем состоит его уникальность. А я была еще и какой уникальной!

Потому что самую большую часть своего детства, первые четырнадцать его лет, начиная от рождения и заканчивая экстренной эвакуацией, я провела на мертвой планете Мтавинамуарви.

Мои родители занимались крофтингом — поиском галактических сокровищ. Собственно, там была целая группа крофтов, командовал которой известный сорвиголова и везунчик по имени Аксель Скре. Они высадились на Мтавинамуарви и проникли в разрушенный объект «Храм Мертвой Богини», рассчитывая там крупно поживиться. В общем, все они бесследно сгинули в туннелях, что находились под «Храмом». Все, кроме моих родителей, которым тоже не повезло. Потому что корабль, на котором они прибыли, был вдребезги разбит метеорным потоком, одним из тех, что на этой погибшей планете были вместо дождя и снега. Мои родители укрылись в туннелях, нашли пространство для обитания и водоем. Там они прожили пятнадцать — это не шутка! — пятнадцать лет. Не озверели, сохранили человеческое достоинство и рассудок. И даже произвели на свет меня. Возможно, благодаря мне они и остались людьми. Их было трое: моя мать Тельма Рагнаррсон и двое мужчин, Эйнар Стокке и Стаффан Линдфорс. Я ношу двойную фамилию, потому что мама не знала, кто из этих двоих мой отец. Они угасли один за другим, и осталась одна я. Четырнадцатилетнее чудовище, выросшее не на волшебных сказках и стихах, а на книгах по математике и астрономии.

Все это время я видела только лица своих родителей, стены подземного убежища и вскопанную метеоритными дождями холодную поверхность давно погибшего мира. Спасение пришло вскоре после того, как я осталась совершенно одна, и это было действительно спасение, потому что шансов на выживание у меня не сохранялось вовсе.

Формально и по всем признакам я была человеком, но мое персональное человечество оказалось слишком узким, чтобы сформировать мою личность во всей необходимой полноте и гармонии. Поэтому я была законченным социопатом, которому не без труда смогли привить хотя бы какие-то навыки существования в широком человеческом окружении. Осталась социопатом и по сей день. Хотя, возможно, уже не таким агрессивным. Никто не пугается обращенных к нему слов незнакомого человека. Никто не испытывает панические атаки в толпе, на стадионе, в театре, от одного лишь изобилия чужих лиц, непривычных голосов и непонятных запахов. Никто… но все это было со мной.