Алексей Большаков - Получить статус Бога

— Прав, пазлы складываются в картину изощренного шпионажа.

— И надо ждать диверсий, — «подлил масла в огонь» Отрепьев.

— Одну вот только разрулили. Гони всех с корабля на комфортное жительство в вагончиках.

— Галя уже в крайнем, твое пиво допивает.

— Если и рыбу доедает, не пощажу.

— Поторопись.

Предупредительно постучав, прошел в комнату. Галя неловко сидела на краешке стула, очевидно, наблюдала за мной в окно. Взглянула настороженно, отчего синие глаза еще округлились:

— Хочешь объяснений?

— Потом…

Обнялись и долго стояли, прижимаясь, перетекая, смешиваясь чувствами друг в друге; терялись во времени и пространстве. Задвигались, целуясь, раздевая и раздеваясь. Улеглись, уместились на жестковатой походной «полуторке», покрытой мягким синтетическим одеялом, темно-голубой казарменной расцветки.

В отношениях с Галей-Галчонком слово «любовь» никогда не звучало, да и не было нужды в объяснении чувств: телесная, духовная, энергетическая близость стягивала и соединяла. Представить себе не мог ситуации, когда, стоя рядом с Галей, не держал бы ее за руку или не касался телом.

Со дня расстрела американского крейсера почти не расставались. Галя либо сидела рядом в кресле, иногда на коленях, либо стояла позади, обнимая за плечи. Только секса не случилось, зато теперь накопленный потенциал «рвал плотины и шифер с крыш»; низвергался нескончаемой лавиной, и каждый оргазм становился основой, платформой, ступенькой для нарастания следующего, более сильного, более высокого, более пьянящего.

— Твои глаза когда-нибудь закрываются или даже не моргают?

— Зацени, — Галчонок прикрыла глаза, и нижние веки полностью скрылись под сантиметровой опушкой ресниц.

— Так не бывает, — потянулся потрогать губами, и Галя торопливо наклонилась, прилегла, вытягиваясь на мне во весь рост.

— Возьмешь в жены девушку-шпионку?

— Как благородный рыцарь… обязан; благо твое инкогнито потеряло актуальность, а мое либидо вернулось к норме… но, боюсь, не согласишься ломать свою карьеру?

— Это только работа, независимость, положение в обществе. Работа — отдельно, любовь — отдельно. Как ты не понимаешь?

— Пытаюсь осмыслить. Америка воспитывает людей действия, мы пытаемся думать и чувствовать, хотя одно другому не должно бы мешать. Что выбираешь?

— Конечно, бизнес, — Галчонок спокойно смотрела взглядом уверенного в своей правоте человека.

— Встаем. Прав Гришка, совсем, Галчонок, перестала быть русской.

— Я русская немка.

— Забудь. В России и немцы, и зулусы, и титульная нация — жизнь, работу, любовь и войну не разделяют.

— За сбычей мечт следует грусть о потерянной надежде. Мечты пусть сбываются… редко, — Галчонок через силу улыбнулась. — Могу считать себя арестованной?

— Постарайся ничего не предпринимать, — внимательно посмотрел в наполняющиеся слезами почти круглые глаза и пошел к двери. — Охранять будут братья по разуму, а ты знаешь, как они относятся к америкосам.

— Пристрелят?

— Их соплеменники и родня в плену у ваших, — разорвут на части.

До заката оставалось часов пять. Более чем достаточно для обдумывания и подготовки «партизанской вылазки» на американскую базу. От лишних ушей пригласил Федора прогуляться в ближайший лесок, расположившийся в пойме широкого почти идеально круглого озера:

— Посмотрю-послушаю каркающих глухарей.

На самом деле, собирался «прощупать» физическое состояние Федора. Работники фактории перед отлетом с Земли получили серьезную подготовку, но с тех пор прошло три года. Не разучились ли быть солдатами, не отрастили «пивные животы». Помнят ли, что в бою нет места демократии, а приказ командира — закон, не подлежащий обсуждению.

В полете «дееспособность», по выражению Гришки Отрепьева, поддерживали системой активных движений и пассивных нагрузок. Четыре часа интенсивных занятий на тренажерах; больше можно, меньше — нет. Плюс утяжеляющие, сдавливающие, возбуждающие электро разрядами группы мышц устройства. Отдельным пунктом в расписании выделялась спецподготовка: упражнения на реакцию, интуицию, телепатию, тренировка памяти и прочее… — бесконечный, часто пополняемый список.