Алексей Корепанов - Сон Демиурга

А самый, пожалуй, известный случай многоличностного заболевания относился к американцу Билли Миллигэну, арестованному в 1977 году по подозрению в серийных убийствах, похищении детей и многочисленных ограблениях. При проведении судебно-психиатрической экспертизы психиатры установили у него ни мало ни много двадцать четыре личности обоего пола и разного возраста, две из которых были доминантными. Первая личность – Артур, англичанин, был крупным бизнесменом, не верил в Бога, превосходно знал физику и медицину, легко говорил и писал не только по-английски, но и по-арабски. Эта личность Билли Миллигэна доминировала в спокойных ситуациях. Вторая – Раген Ядасковинич, югослав, был коммунистом, говорил по-английски с довольно сильным акцентом, зато свободно изъяснялся на сербо-хорватском языке, отлично владел оружием, приемами карате и доминировал в минуты опасности. Эти две доминантные личности могли, в случае необходимости, включать и выключать другие личности, каждая из которых обладала собственной памятью и интересами. Более того, у каждой из этих двух дюжин личностей, уживавшихся в одном человеке, фиксировались отличавшиеся друг от друга электроэнцефалограммы, они имели разный кожногальванический коэффициент и по-разному отвечали на детекторе лжи…

Когда-то по этому поводу доктор Самопалов записал в своем дневнике:

«Все это может свидетельствовать о том, что человек функционирует как оркестр, имея множество Я, которые выступают как солирующие инструменты».

Итак, Игорь Ковалев в удовлетворительном состоянии был выписан из психиатрической больницы. А доктор Самопалов работал с новыми больными – их число росло из года в год – и продолжал размышлять о причудах сознания своего не совсем ординарного пациента, воплотившего в себе личность умершего пять столетий назад Чезаре Борджиа. Он подробно расписал этот случай в своей монографии «Странный психический мир», сопроводив историю болезни Игоря Ковалева следующим предположением:

«Сознание прошлого у К. не хронологично, а семиотично, [2] Семиотика – наука о знаках. оно отражает не историческое, а семиотическое время – период исторического структурирования символа. Здесь пока многое не до конца понятно, но несомненно одно: психоз является регрессией именно в семиотическое историческое время, о котором мало что известно, и даже неясно, как его можно измерить».

Монография предназначалась, в первую очередь, для коллег-специалистов, которым было вполне понятно, что имеет в виду доктор Самопалов.

И вот через двенадцать лет Игорь Ковалев вновь оказался в той же психиатрической больнице, только теперь уже не в четвертой, а в седьмой палате. Болезнь, как это обычно бывает со многими болезнями, вновь дала о себе знать…

Первой мыслью пришедшего в себя Сергея Лукина была мысль о том, что его чем-то завалило. Что-то тяжелое лежало на лице, прижав щиток шлема к глазам, давило на грудь. Он попытался выбраться из-под этой непонятной массы, и это ему с трудом, но удалось. Неведомый груз был сброшен, Сергей рывком сел и обнаружил, что освободился не из-под какого-нибудь мешка с песком или цементом, а из-под Гены Гусева. Гусев откатился в сторону, молниеносно вскочил на ноги и быстро вертел головой, настороженно осматриваясь, держа автомат на изготовку. «Кошка» висела на сгибе его руки.

– Полный улет, парни, – слабым голосом сказали за спиной Сергея. – Полнейший улет…

Сергей стремительно обернулся. Саня Веремеев, сняв шлем, сидел по-турецки в густой зеленой траве и сквозь прорези маски-шапочки недоуменно таращился на окружающее своими голубыми глазами.

– Не то слово, – буркнул Гусев, продолжая озираться и поводить дулом автомата.

Сергей только сейчас обнаружил, что все еще держит в руке «кошку». Подвесив ее к поясу, он вслед за товарищами принялся изучать обстановку.

Собственно, изучать особенно было нечего, но то, что находилось вокруг, давало достаточно пищи для размышлений. Небольшую поляну, покрытую высокой травой, обступали долговязые деревья с желто-зеленой листвой. Деревья ничуть не напоминали мокрый сосняк у пригородного дачного поселка. И это было во-первых. Во-вторых, над верхушками деревьев виднелся кусочек бледно-голубого неба. Светлый, безоблачный кусочек, вовсе непохожий на темные сентябрьские небеса, под которыми они только что стояли, ожидая, когда капитан Зорин даст команду приступать к операции. Вечер почему-то превратился в день. Присмотревшись к деревьям, Лукин убедился в том, что среди них нет ни одной знакомой ему породы: вокруг вздымались не дубы, не тополя и не каштаны… Воздух был по-летнему теплым и спокойным, и не ощущалось в нем ни единого намека на дождевую влагу.