Алексей Корепанов - И сладок сон воспоминаний

Корепанов Алексей

...И сладок сон воспоминаний

Аверин медленно шел по вечерней улице, по грязному месиву, в которое превратился снег под ногами прохожих. С гулом тащились переполненные троллейбусы, в домах зажигались окна. Люди возвращались с работы и деловито шли навстречу, и деловито обгоняли Аверина, спеша в гастроном, а он продолжал задумчиво глядеть под ноги, и ему было о чем подумать...

Аверин достиг заветной жизненной вершины. Устройство, которое стало итогом девятнадцати лет работы, нет, не работы, а жизни, было окрещено журналистами "мнемовизором" - и название прижилось, и сам Аверин именно так величал теперь свое многотонное детище. Журналисты, кснечно, полюбопытствовали о причине, побудившей Аверина еще в студенческие годы взяться за разработку совершенно нелепой по тем временам идеи, и он вместо ответа подключился к мнемовизору и п о к а з а л тот давний декабрьский день, который он считал днем рождения замысла.

Он подключился к мнемовизору - и на экране, подернутом серебристым туманом, не сразу, а словно поднимаясь к поверхности из глубины, возникло окно и снег за окном, исцарапанная коричневая поверхность стола с красной настольной лампой и стопкой тетрадей в серых обложках. И возникла на столе растрепанная книга, и чья-то рука с шелестом перевернула страницу. Это была рука того Аверина, каким он был девятнадцать лет назад. Изображение не отличалось четкостью - многое еще в мнемовизоре было несовершенным, схваченным на живую нитку - и все-таки можно было разобрать, что за книгу читал Аверин тем зимним днем. Это были воспоминания современников об Александре Блоке.

Тогда, в тот день, Аверин записал в дневнике: "Чтение воспоминаний, рассказы очевидцев не в состоянии обеспечить полный эффект присутствия, потому что каждый читатель или слушатель обладает индивидуальным восприятием и представляет все по-своему, а не так, как было в действительности. Вот если бы у в и д е т ь прошлое глазами очевидца..."

Аверин знал, что медицина способна оживить воспоминания, что, воздействуя на различные участки мозга, можно помочь человеку вспомнить все подробности когда-то пережитого. И у него возникла фантастическая идея аппарата, способного не только стимулировать воспоминания, но и проецировать их на какой-то особый экран, чтобы они стали видны и слышны другим.

От замысла до воплощения оставался всего один шаг, и Аверин сделал этот шаг длиной в девятнадцать лет.

"Мнемовизор Аверина" стал первым невиданным чудом совсем еще младенческого нового века. Он был пока уникальным сооружением, упрятанным в толще грунта под девятью этажами института, где работал Аверин, шлифуя и доводя до ума свое создание, но уже срочно рылись котлованы для монтажа десятка подобных чудес. Ведь что может быть интересней прошлого глазами, именно глазами тысяч и тысяч людей?

В свои тридцать девять Аверин мог считать жизненную программу выполненной на "отлично" и посвятить все оставшееся время чему угодно - от восседания в президиумах конгрессов и симпозиумов до выращивания клубники на дачном огороде. А он вот брел по вечерней улице, по грязному месиву, брел, возвращаясь из института, и было ему неуютно...

Ему было неуютно, потому что два дня назад, в понедельник, идя с работы таким же сырым вечером, он встретил бывшего однокурсника Серегу Швеца.

Швец ждал его у институтской проходной и неуверенно шагнул навстречу. Аверин узнал его почти сразу, хотя видел в последний раз много лет назад и Швец здорово изменился за это время - постарел, обзавелся глубокими залысинами и весь как-то съежился и обмяк, словно проколотый мяч. Швец когда-то блистал в в волейбольной команде их первого курса, а вот учился неважно, на семинарах отмалчивался, задумчиво глядел в окно или большей частью что-то писал, иногда в размышлении постукивая шариковой ручкой по подбородку. Рассказы его появлялись почти в каждом выпуске факультетской стенгазеты и даже в университетской многотиражке. Первую зимнюю сессию он кое-как вытянул, а летней и вовсе не стал дожидаться - отсидел свое на лекциях и семинарах до середины апреля и исчез. Потом Аверин несколько раз встречал знакомую фамилию в какой-то периодике и слышал, что вроде бы вышла книжка, а потом совсем о нем забыл.

И вот они шли и говорили о разных пустяках того студенческого года, о том, кто, где и как устроился в жизни, да кто кого и где в последний раз видел. Много Швец говорил, много и сумбурно, и оживление