Самуэль Дилэни - Падение башен. Нова

— Она слишком ярка, — решила Тай. — Выключить сенсоры надо!

«РУХ» стал удаляться.

— О боже! Они… они в самом деле… Они действительно падают! Она уже очень яркая! Они погибнут! Они сгорят, словно… они падают! Ох, Лок, останови их! Сделайте же хоть что-нибудь! Там же капитан. Надо что-то сделать!

— Катин, — крикнул Мышонок. — Выдерни эти чертовы сенсоры! Ты что, свихнулся?

— Они опускаются! Нет! Это словно черное отверстие в середине всего сущего. И они падают туда. Ох, они падают… они падают…

— Катин, — завопил Мышонок. — Катин, не смотри туда!

— Она разрастается, она так ярка… ярка… еще ярче! Я с трудом их различаю…

— Катин! — внезапно в голову Мышонка пришла мысль и он закричал. — Вспомни Дэна! Выдерни свои штеккеры!

— Нет! Нет, я должен это видеть! Что-то грохочет. Она прогнала ночь! Я чувствую, как пахнет горящая темнота. Мне их уже не видно… Нет, вон они!

— Катин, перестань! — Мышонок перегнулся через Ольгу. — Тай, отключи его входы.

— Не могу. Этот корабль против гравитации должна я вести. Катин! Выключи сенсоры! Я приказываю!

— Ниже… ниже… я снова их потерял! Мне их больше не видно. Свет сделался красным… Я больше…

Мышонок почувствовал, как корабль дернулся: парус Катина хлопнул.

Катин испуганно закричал:

— Я больше не вижу! — крик перешел в слезы. — Я ничего не вижу!

Мышонок скорчился на койке, закрывая глаза руками, плечи его затряслись!

— Мышонок! — рассердилась Тай. — Черт возьми, мы уже потеряли один парус. Отпусти немного свой.

Мышонок ничего не видя, приспустил свой парус. Слезы страха пробивались сквозь его веки, когда он прислушивался к всхлипываниям Катина.

«РУХ» удалялся от новы, а «ЧЕРНЫЙ КАКАДУ» падал на нее.

И это была нова.

Ведущий свой род от пиратов, обгоревший в огне, называемый пиратом, убийцей, вором.

Стерплю.

Я возьму свои призы одним махом и стану человеком, лишившим созвездие Дракона его завтра. То, что это было сделано, чтобы спасти Федерацию Плеяд, не умаляло моего преступления. Сильные люди могут, в конце концов, совершать великие преступления. Здесь, на «ЧЕРНОМ КАКАДУ», я навсегда потерял свою любовь. Я говорил ей однажды, не приспособлены ни для осмысленной жизни, ни для осмысленной смерти (Это смерть, единственный смысл которой в том, что человек умер, чтобы предотвратить хаос, и они умерли…) Такая жизнь и такая смерть уменьшает значимость, снимает вину с убийцы и ореол с героя. Интересно, как другие преступники оправдывают свои преступления? Опустошенные миры порождают опустошенных сыновей, способных лишь к игре или драке. Достаточно ли этого для победы? Я разрушил одну треть космоса, чтобы поднялась другая, и еще одна балансировала на краю, и я не чувствую на себе греха. Может быть, оттого, что я свободен и зол. Ну, хорошо, я свободен оплакивать ее, смеясь. Мышонок, Катин, кто из вас теперь слепец, не могущий видеть меня победителем под этим солнцем? Я чувствую, как огонь давит на меня. Как ты, Дэн, я буду балансировать между рассветом и вечером, но призом моим будет полдень.

Темнота.

Молчание.

Ничто.

Затем заворочалась мысль.

— Я думаю, так или иначе… я… я — капитан Кроуфорд? — он старался не думать об этом. Но мысль была им, он был мыслью. Не за что было уцепиться.

Мерцание.

Колокольчик.

Аромат тмина.

Это было начало.

Нет! Он зарылся в темноту. В ушах еще стоял чей-то крик: «Вспомни Дэна…», в глазах — картина поплывшего оборудования.

Слабые звуки, запах, мерцание сквозь сомкнутые веки.

Он подумал о бессознательном страхе, об огненном потоке. Но страх исчез из сердца и участившийся пульс толкал его наверх, туда, где ждало его величие умирающей звезды.

Сон был убит.

Он задержал дыхание и открыл глаза.

Перед ним мерцали пастельные краски. Мягко нанизывались друг на друга высокие аккорды. Тмин, мята, кунжут, анис.

А позади красок — фигура.

— Мышонок? — Катин прошептал это и удивился тому, как отчетливо он себя слышит.

Мышонок убрал руки с сиринкса.

Исчезли и краски и аромат, и музыка.

— Проснулся? — Мышонок сидел на подоконнике, плечи и левая половина лица залиты мягким светом медным. Небо над ним было фиолетовым.

Катин закрыл глаза, вдавил голову в подушку и улыбнулся. Улыбка становилась шире и шире, обнажая зубы, и вдруг слезы исчезли.

— Да, — он расслабился и снова открыл глаза. — Да. Я проснулся. — Он резко сел. — Где мы? На обитаемой станции института Алкейна? — Но он тут же увидел в окне пейзаж.