(по материалам Галактопедии)
– …В общем, мотало моего батюшку по всей округе, и начал его волчок уже тащить на поверхность красного гиганта. Мой папаша решает сдаться, отцепить радиоактивную ловушку – но не получается, механика не работает, всё заклинило. Всё, думает, звезданётся сейчас на гигант, сгорит, расплющится в атмосфере. Папашин соперник за этим всем наблюдает, решает, что дело швах, но сам помочь не рискует.
Ефим Скоморохов, видимо, для нагнетания драматизма, взял театральную паузу, за время которой неторопливо подошёл к пивоварне и открыл краник. Но домашнее пиво уже кончилось, и пришлось перейти на покупное. Ефим порылся в холодильниках и откопал ещё пару бутылок. Вернулся на место и продолжил.
– Отзванивается на базу. Их пропажу обнаруживают на «Тавде». Те высылают шхуну с тройкой самых породистых цепных востроскруч-гончих, дикий волчок оценивает силы как неравные и решает отпустить ловушку. Затем проверка у врача и гауптвахта два недели. Но на свидание с той барышней всё же он пошёл. Хоть роман и не сложился – его потом моя матушка отбила. Видимо, нарасхват был парень, да-а…
Егоров сидел погрустневший.
– А у меня, скажем прямо, совсем всё не так сложилось. Мой батюшка скончался за девять месяцев до моего рождения.
Скоморохов сделал непонятный для Леонида жест кружкой.
– Вечная память. Кстати, не спросил вашего, то есть, твоего отчества. Как по батюшке? – Скоморохов-старший доверительно наклонился.
– Да ну, пожалуй, не стоит, не важно.
– Почему же? Что такого страшного?
– Ну, я думаю, ничего такого приятного. А, чёрт возьми, расскажу. Ромуальдович я по батюшке.
– Ромуальдович? – усмехнулся Скоморохов. – Ну, ничего страшного, и не такое бывает. Это какая такая народность?
Леонида потянуло на откровенности.
– Самая что ни на есть московская, просто мои бабушка с дедушкой увлекались архаичной литературой и балетом. Семья небогатая. Папа родился в орбитальном посёлке, а из-за строгости воспитания стал весьма ранимым и романтичным. Когда переселились на Рязань, очень долго ухаживал за балериной из школы танцев. А когда она ответила взаимностью, в первую ночь любви его сердце не выдержало от счастья, его отвезли в больницу, но врачи ничего не смогли сделать. А через девять месяцев родился я.
– Грустная история. Выпьем же за это!
Егоров чокнулся кружкой и посмотрел в окно. В такие моменты он понимал, что безотцовщина сильно сказалась на его воспитании и характере. Отсюда и временами всплывающая нерешительность, отсюда и привычка к рутинным занятиям и приспособленчеству. Отсюда и безумные, импульсивные поступки из желания эти качества в себе побороть – перечисление всех накоплений в гильдию, приобретение яхты на последние деньги, бегство от погони. А потом снова возвращение в скупердяйство, в рутину. Иногда поэту даже хотелось верить, что отец выжил, и что его из клиники забрали какие-нибудь тайные агенты. И что от этого вся его жизнь может измениться.
Снаружи под стать настроению начало смеркаться. Инженеры медленно понижали мощность солнышка и включали резервное освещение купола – «звёздочки».
– Ну, я смотрю, тебе пора? Можешь, конечно, и у меня заночевать. Кстати, а где Семён… – Скоморохов повернулся и крикнул в сторону коридора. – Надежда Константиновна! Где наш отпрыск?
– Шарашится где-нибудь, тарталыга, – ответила мамаша. – А, вон, гляди же, долго жить будет. Идёт с улицы.
– Работает сантехником, – пояснил Скоморохов-старший. – Бездарь. Надо бы его в большой мир отправить, да кто тогда с хозяйством помогать будет? Эх.
Семён забежал на кухню и молча принялся умываться холодной водой.
– Здравствуй, папаша! – наконец сказал он, отфыркиваясь и вытираясь полотенцем.
– Ты чего такой красный? – спросил отец. – В принтонный бассейн, что ли, окунулся?
– Если бы. В лесу в хищное растение, судрь, угадил. Чуть не скушали меня, папаша. Всё лицо горит и чешется от кислоты. Но врач сказал, что само пройдёт через пару дней.
– В лесу?! Кто тебя пустил в лес? И поздоровайся же с Леонидом Ромуальдовичем, это наш гость, родом с Рязани. Космический поэт.
– Доброго здоровья, – Семён выглядел недовольно от того, что в доме находится чужак. – А пустил меня Вован. Он теперь в реанимации, в него, судрь, парализатором выстрелило. А мне штраф выписали.
Егоров пожал руку юноше.
– Ну, когда назначим выступление? – Егоров повернулся к Ефиму Герасимовичу.
– Что время тянуть? Завтра в обед. Послезавтра остановка в Тюмени, все за покупками потянутся, не до того будет. Сейчас на радио позвоним, там объявят. А утром на афишах вывесим.
Читать дальше