Денис Игумнов - Квадратное солнце

Пока Пастух ждал заката, отряд Гнев Бога укрывался в небольшом лесочке, на расстоянии четырёх миль от города, и тоже следил за передвижением жёлтого шарика солнца, катящегося с востока на запад, неуклонно приближающего наступление вечера. Крестоносцы спешились, отдали поводья коней оруженосцам, а сами томились перед битвой. Страх мучил, царапал скользкими куриными лапами благородные сердца, не давал ни спокойно стоять, ни сидеть, ни ходить. Хаузер запретил крестоносцам подбадривать себя вином, и рыцари гнали от себя ужас молитвой и благими размышлениями. Ветераны многих сражений, они волновались, как в первый раз. Привыкнуть к смертельной опасности, особенно если она рождена преисподней, невозможно. Колодец средневековой мистики, вырытый могильной лопатой, всегда полон скользкими гадами, испражняющихся в душу героев кошмарами, эгоизмом, ненавистью.

– Господин барон! – Жан Дюпуа возвысил голос, так чтобы его слышали все.

Хаузер поднял голову и, оторвавшись от созерцания пустой дороги, петляющей в сторону Грюн-Воротеля, вопросительно посмотрел на Дюпуа. Рыцарь не должен был так к нему при всех сейчас обращаться – «господин барон», Пауль в ситуации ожидания смертельной битвы мог рассчитывать на «брат».

– Чего мы здесь ждём? Стоит стемнеть и наши шансы выжить станут ничтожными.

– О чём вы говорите, наш долг выполнить приказ магистра.

– Стать кормом для короля кровососов?.. Нам предстоит встреча не просто с деревенским упырем, и драться с ним ночью – безумие.

– Наш единственный выход – войти в город перед самым закатом, чтобы он не успел нас учуять. Все знают план – так в чём же дело?

– На гибель нас ведёшь! – с исключительной злобой выкрикнул Дюпуа. – Город чумной, если нас не сожрут, так язва одолеет.

– Что вы предлагаете, Дюпуа? – Хаузер решил быть подчёркнуто вежлив, хотя в сердце его всё так и клокотало от гнева.

– Пока не поздно, галопом к собору, забираем церковную утварь, – а в храме есть, что взять, он славится на всю округу своим богатым убранством, – и убираемся отсюда.

– А как же монахини? Им далеко не уйти, не успеют. Вампиры их всех по дороге вырежут, – тихо, будто размышляя, сказал Пауль Хаузер.

– Да что они нам! Без жертв не обойтись. Так угодно богу.

– Мародёрство и убийство – это, что ли, твоя вера. – Пауль всё же не сдержался и перешёл на «ты». – Да, ты всегда любил только себя. При любом удобном случае грабил, наверное, и убивал. И это ты всё творил, прикрываясь одеждами ордена, собака! Мне говорили, что ты не брезгуешь грязными делами, да я верить не хотел.

Остальные крестоносцы стягивались в кольцо вокруг спорщиков. Суровые лица, горящие гневом глаза. Умирать за так никому не хотелось, но и позорно бежать, без должного оправдания, не позволял кодекс ордена. Насколько всё серьёзно многие из них поняли только оказавшись здесь, вблизи от рассадника чумы и проклятья. От Грюн-Воротеля вместе с приносимым ветром смрадом накатывали волны ледяного ужаса. Дюпуа выразил мысли, мучавшие добрую половину рыцарей. Они и сами были не без греха и часто пользовались положением – брали себе то, что приглянулось у простолюдинов по праву сильного и совесть их не мучила.

– Что???.. Хаузер, ты оскорбил меня, защищайся. – Жан вытащил из ножен меч, надел на голову свой чудной шлем и двинулся навстречу бальи отряда.

Такие разборки между рядовыми братьями были не редкостью, но стычки с высшими офицерами случались крайне редко, хотя и не являлись чем-то исключительно невообразимым.

Хаузер обнажил меч, имевший имя собственное – Пламя, получивший его за свою извилистую форму, напоминающую огненный лепесток. Противники сошлись. Страх придал Дюпуа дополнительную реактивную силу. Ринувшись в атаку, он действовал со скоростью мельницы, попавшей под порыв урагана. Оба крестоносца, закованные в новые латы, в начале боя не замечали дополнительной тяжести доспеха. Шарахали друг друга так, что от крепкого железа отлетали, осыпаясь огненным дождём, снопы сине-жёлтых искр. Дюпуа теснил балью, наскакивал с разных сторон; ему удалось сделать две зарубки – на грудной правой пластине кирасы и на наплечнике. Хаузер лишь успевал защищаться, отходя маленькими шажками в сторону отдельно стоящих лошадей. Казалось, негодяй побеждает. Но Пауль был опытным бойцом, он выжидал. Поднаевшись, Дюпуа замедлился и Хаузер, заметив первые признаки усталости противника, сам согнул колени и покачнулся. Противник понял, что Пауль теряет силы и сам, чувствуя приближение противной слабости, решил покончить с ним одним мощным ударом. Размахнулся, заведя меч за голову, чуть в сторону наклонив лезвие, под углом. Хаузер ужалил, как змея, – быстро, точно, смертельно. Остриём меча нанёс прямой выпад в лицо Дюпуа. Пластинчатая, полужёсткая защита лица странного шлема не выдержала и меч, взрезав ее, воткнулся в череп. Участок плоти между верхней губой и носом лопнул, кость треснула и мятежник в той же позе, что и стоял, с поднятыми вверх руками, сжимающими меч, стал заваливаться набок. Хаузер совершил изящный молниеносный полуоборот, и, оказавшись сбоку от врага, рубанул его сзади по сочленению шеи с правым плечом. Извилистое лезвие разрубило защищённое латами туловище до пояса; всё было кончено. Отдышавшись и сняв шлем, балья крикнул оруженосцам: