Денис Игумнов - Квадратное солнце

– Заройте его, пока не начал вонять. Доспехи снимите и в обоз. – И обратившись к окружавшим его рыцарям, уже тише добавил: – Помолимся братья.

Вопросы о правильности принятых бальей решений отпали (грубое насилие здорово прочищает мозги), крестоносцы встали рядом с Хаузером на колени, соединили перед грудью ладони и вознесли к небесам заупокойную молитву.

Отряд помчался в город перед самым закатом. Омыв себя святой водой, помолившись особой молитвой на защиту, облачившись в латы и вооружившись, обмотав копыта коней тряпками, отправились в путь. Кнехты вышли из леса на час раньше рыцарей, чтобы успеть. Время между светом и теменью – сумрак. Главное не ошибиться. Хаузер рассчитал всё верно. Посланные им с крестным ходом квартирьеры успели всё подготовить. Лучники заняли места у окон домов, выходящих на площадь перед ратушей; кнехты тайно заняли её по периметру; крестоносцы спрятались в ближайших закоулках. Дорога к храму осталась открытой, предлагая пойти и взять. Так Пастух и поступил.

Багровый ареол, оставшейся от убежавшего светила, напоследок мигнул и потух. Ночь намазала гуталином лицо Грюн-Воротеля. Из-под земли, из сточных отверстий повалили вампиры, разбегаясь по сторонам, как блохи по паршивой собаке. Пастух с частью семьи (на всех девственной крови всё равно бы не хватило) поспешил на городскую площадь. Величие собора его не пугало: он рассчитывал легко расправиться с охранением и выманить монахинь наружу. Ароматы, исходящие от девственной плоти монашек, заглушали все остальные чувства кровососа: он одурел от масленых флюидов, утопивших его рецепторы опасности в карамельном потоке запахов сладкой невинной крови. Прибывших на закате крестоносцев Пастух не почуял. Может быть, что-то и шевельнулось в вонючем болоте его бездонного разума, но эти, приглушённые до случайного скрипа половицы в соседней комнате сигналы не были удостоены внимания.

Отец невинно пролитой крови скакал несколько впереди стаи живых мертвецов. Вампиры следовали за ним кувыркаясь по мостовой, прыгая по стенам и по крышам домов. Стоило Пастуху выскочить на площадь, как на каменном лобном месте зажегся, воссиял величественный костёр, казалось, за считанные секунды сумевший достать рыжими острыми языками пламени сам небосвод. За всполохами огня был виден чёрный силуэт, который дымил, а под ним шумел свой маленький костерок. Заскрежетали цепи и загремели пустые бочки, камни, брёвна. За десять секунд между домами выросли кучи мусора. Улицы, что вели на площадь, перегородили баррикадами. Окна распахнулись и в упырей полетели осиновые зазубренные стрелы, окроплённые святой водой.

Кровавый Пастырь может легко уйти из западни. Он разъярён. Люди посмели напасть на него. На него – на безумный кошмар ада! Вампир не отступает, он остается, чтобы наказать дерзких глупцов.

Жители города вскакивают со своих постелей в ужасе: они слышат визг и воющие крики. Арбалетчики стреляют точно. Стрелы сыплются на стаю со всех сторон. Вампир бежит, словно таракан, по стене, стремясь на помощь к хозяину – щелчок крючка, гул тугой тетивы и арбалетный болт сбивает его наземь. Упырь кривится в корчах; из бока, где торчит осиновый стержень, валит белый дым. Из горла, привыкшего смачно булькать, пуская кровавые пузыри, исходят нечленораздельный хриплый скулёж жалоб на понятном только его родичам ночном языке. Кровопийца вытягивается, раскидывает руки, будто пытаясь взлететь и застывает: кожа его сереет, он, превращаясь в сухой пустой манекен, умирает. Арбалетчики не дают упырям приблизиться к Пастуху, они поражают их одного за другим, переводя из состояния возбуждённых попрыгунчиков в стадию окончательной смертельной неподвижности.

Из прилегающих к площади переулков на живой свет костра, разрывая покровы темноты, врываются конные крестоносцы. Впереди едет знаменосец шевалье Де Андриё. Наконец-то стяг расчехлён и развёрнут – белое полотнище и на нём блестит эмблема ордена – серебряный крест, наложенный на скрещенные мечи – с одной стороны, и Христос в латах – с другой. Десять рыцарей с копьями наперевес, поддерживаемые специальными опорами, приделанными прямо на доспехи, разделяются на две группки и с флангов обходят Пастуха.

Первого рыцаря – Рене де Бово (того самого, который помог Хаузеру удержаться в седле), Пастух убивает первым. Бьёт кулаком в грудь лошади (не помогает и кольчужная попона) и животное, наткнувшись на непреодолимую преграду, взлетает в воздух, переворачивается вниз головой, вампир сдёргивает крестоносца с коня и разрывает его голыми руками напополам. Скачущий за Рене рыцарь Дарион Алингот бьёт копьём Пастуха, тот уклоняется и копьё выбивает из булыжников мостовой сноп искр. Сумасшедший удар, под стать силе Алингота, но мимо. Промах стоит ему жизни. В глазах Пастуха крестоносцы светятся белым светом, сияют. Это святая вода благословляет латы. Вампир запрыгивает на круп лошади Дариона. Для него прикосновение к рыцарю сродни ощущению ладони, сжимающей только что испечённую в раскалённой золе на малиновых углях луковицу. Он терпит, ожоги его не останавливают. Зубы скрежещут по шлему, когти пробивают нагрудник и разрывают кольчугу, опухоли наростов челюстей скручиваются в хобот, проникающий под железо защиты, прилипающий к ранам. Пастух сосёт, как машина из будущего, насос невиданной мощи. Дарион сдувается.