Ирина Ярич - Из Средиводья в Занебесье. В глубинах Полноводья

Альбиносами нас прозвали уроженцы Средиводья, потому что внешне мы сильно отличаемся от них. Это на случай, если мои записки прочтёт кто-то, кто не знаком с жителями Средиводья. У наших предков, космолётчиков, как у и всех на Оарте волосы светлые, почти белые, кожа светлая, если не сказать бледная, глаза светло-голубые. А в Средиводье местные жители, хотя имеют светлую кожу, но смуглее, чем у нас, но у уроженцев разных островов оттенки немного отличаются. Глаза у всех удивительного бирюзового цвета. Волосы: от светловатых, но не белых до тёмных.

Возвращаюсь к нашим с Литумом ощущениям. От присутствия на островке этой четвёрки на душе стало как-то неспокойно.

– Приборы еле удерживаю, – сказал Литум, силясь унять волнение.

– Помогу, говори, что делать.

– Не пойму, Сонар, страх какой-то одолевает.

– Я тоже волнуюсь.

Когда брал прибор у Литума, рука его едва заметно дрожала. Не знаю, как они, а мы точно за ними наблюдали, даже тогда, когда не смотрели в их сторону, благодаря незаметным датчикам и камерам на нашей одежде и обуви.

Панорамная картинка давала прекрасное представление, что молодые люди делают. Они добрались до крайних поваленных скульптур, вскарабкались и пошли дальше по рукам, головам, ногам и торсам. Похоже они стремились добраться до вершины горы из бывших памятников… Кстати, почему эти скульптуры в таком состоянии? Ведь они и на самом деле похожи на поверженные памятники. Задал запрос по внутренней связи на орбиту реконструировать хотя бы часть из того, что тут навалено. Сам же продолжал обходить и рассматривать.

По внутренней связи Литум сообщил, что наконец-то признаки озера обнаружены. На месте свалки из скульптурных изображений некогда всё же плескались воды озера, но вода ушла очень глубоко, прослеживается лишь небольшое увлажнение по сравнению с местностью в окрестностях, но и этого достаточно для подтверждения.

Мы с Литумом немного разошлись в стороны. Он шёл по следам подземных вод, я же двигался мимо сломанных рук и торсов скульптур. Становилось всё грустнее. На глаза попалась надпись на большом прямоугольном камне, возможно служившем пьедесталом «…помни смельчаков, ушедших к звёздам… навсегда. И пусть они останутся в наших сердцах навсегда!» Уж не о наших ли прапрадедушках и прапрабабушках тут писалось? Не им ли поставили один из этих памятников?.. Но почему сломаны и валяются здесь?..

Тут эти четверо откуда-то вынырнули и, весело болтая, припустились наперегонки прыгать по остаткам былых памятников. Как же так, подумал я, ведь местные наверняка знают, что тут памятники достойным людям, важным событиям, а они как по ничего не значащим скальным обломкам скачут и ржут?

– Что тут встал? – крикнул один из парней протяжным тоном. Узковатое лицо казалось длиннее обычного и телосложение худощавое, точнее костлявое и вытянутое. Назвал его Узким.

С одной стороны, понятно, что адресовано мне, но ошеломительно почему таким пренебрежительным и противным тоном?

– Ещё и уставился! – добавил другой с раздражением и, растягивая слова. У этого тело самое пропорциональное из троих парней и лицо красивое. Наверняка девушки и женщины избаловали вниманием. Держится так, словно одалживает себя миру из снисхождения. Дал ему кличку Гордец.

Девушка остановилась, отдышалась и процедила с презрением.

– А, взгляд негодующий!

Какая же странная манера произносить слова! Кстати, ещё на орбите заметили у некоторых эту странность, но посчитали помехами связи из-за дальности расстояния. Девушка, надо признать, привлекательная, даже можно сказать, внешность завораживающая, хочется на неё смотреть и смотреть… Однако, чувствуется в ней некое пренебрежение и говорит, словно ядом брызжет. Станем именовать её Выскочка.

Вдруг все четверо захохотали! Затем третий парень, вёрткий и часто подпрыгивающий на одном месте, порылся среди обломков, достал какие-то поклажи, и они придвинулись прямо к этому постаменту. Решил звать его Попрыгун. Молодёжь уселась, кто на чём, на постамент положили коробку с чем-то съедобным, принялись увлечённо жевать.

Меня раздирало возмущение, но я не хотел ссоры и не хотелось уходить. Будто что-то удерживало. Скорей всего негодование.

– Чего уставился? – процедила Выскочка.

– Долго будешь тут стоять? – прокричал Попрыгун.

– А ну иди! – протянул Узкий.

– Если голодный, то попроси хорошенько, как положено, – проглатывая очередной кусок и усмехаясь, выдавил презрительно Гордец.