Андрей Вознин - Они возвращаются

– Здесь что-то нечисто…

Не успевают звуковые колебания сентенции Александра развеяться в воздухе, как в дверях появляется суровая Каракурт:

– Что здесь происходит? Почему сборище? Почему у окна?

Все мгновенно забывают о нечистом деле и спешат «рассосаться» по койкам. Даже крыса, испуганно пискнув, кидается прятаться под кровать Кэпа.

Я, поддавшись общей панике, бухаюсь на своё ложе, не забывая при этом поразмышлять над подозрительными странностями орбитального сумасшедшего дома.

Следующий день для всех начинается с бодрящего душа Шарко.

– Эх, зря ты про окно… – делает странное заключение раскрасневшийся Николай, отдуваясь после ледяных струй воды…

Когда возвращаемся после водных процедур в родные пенаты, обнаруживаем полное отсутствие в стене окон. Словно их там и не было никогда.

– Э-э, а куда окна-то подевались? – адресую в никуда свой вопрос.

– Чтобы не вызывать лишней агрессии, окна заложены, – в дверях стоит Каракурт и недобро так улыбается, – Ещё вопросы?

– У матросов нет вопросов! – бодро отвечает за всех Кэп. Видимо, душ Шарко надёжно отбивает всяческую охоту до въедливого постижения окружающего мира.

– Каламела, в процедурную, – с этими словами Каракурт резко разворачивается и выходит из палаты.

Николай смотрит на меня с искренним состраданием. С чего бы это? Но проясняют дело два звероподобных санитара, что грубо хватают меня под руки и тащат вслед за врачихой.

– Я недовольна твоей ролью в разжигании агрессии у больных…

Сидеть перед Каракурт на узенькой табуреточке очень неудобно и приходится постоянно ёрзать пятой точкой, чтобы случайно не свалиться на пол. Ох уж мне эти психологические трюки доминирования и подчинения.

– Но ничего такого не делал, – пытаюсь оправдать своё честное имя, которое, к слову, даже не помню.

– Что тебя заинтересовало в окне?

– Я долго следил за фасадом соседнего дома. Но там ничего не происходило. То есть, совсем ничего. Словно там картинка или фотография лунной ночи, прилепленная к нашему стеклу…

Каракурт молчит, внимательно изучая меня. И я чувствую, как начинают просыпаться мурашки на моей груди, недовольно шевелятся под кожей и благоразумно переползают на спину – подальше от её пронзительного взгляда. Отчего всё тело жутко чешется, но я не могу пошевелиться. Словно окаменел под холодным недобрым взглядом. И даже отсутствие змей на голове Каракурт не делает её более человечной Медузы Горгоны.

– Чтобы быстрее восстановиться, тебе надо не по сторонам зыркать, а настойчиво углубляться в лабиринты своей памяти.

– Но их там нет.

– Кого нет?

– Лабиринтов нет. Просто огромная зияющая дыра, в которой только первозданная тьма. Словно кто-то просто вырвал всю память…

– Займёмся этим…

По сигналу опять появляются страшные санитары.

– Вы чего это, а?

Молча сдёргивают меня с неудобной табуретки и перемещают в удобное кресло. Кожаные ремни крепко оплетают по рукам и ногам, лишая возможности даже пошевелиться. На голове оказывается некое подобие пилотского виртуального шлема, с положенными жгутами проводов, уходящими в гудящую неподалёку серверную стойку. Судя по приготовлениям, начиналась давеча обещанная Николаем масса новых впечатлений. И, как он и предсказывал, вряд ли приятных…

– Попытаемся стимулировать твою память…

– А-а-а! – такое впечатление, что огромная раскалённая спица протыкает затылок и играючи проходит голову насквозь.

– Ничего-ничего, потерпи немного, неприятные ощущения скоро закончатся, – пытается успокоить Каракурт.

Порождённая невыносимой болью сверкающая пелена занавесом опускается перед глазами. Первые мгновения вижу лишь эту ослепительно белую завесу. Напуганные болью мысли разбегаются по черепушке как тараканы. Ни о чем не могу ни думать, ни рассуждать. Только обжигающая спица, что непрерывно шевелится в голове…

Когда боль внезапно уходит, пелена спадает, замещаясь непроглядной тьмой. И я парю некоторое время вне времени и пространства, наслаждаясь безграничными покоем и умиротворением. Мне так хорошо, что даже согласен вновь и вновь ощущать эту невыносимую боль, чтобы вслед растворяться в неге…

– Какая странная реакция, – доносится откуда-то извне, из мира боли и страданий, куда совсем не хочется возвращаться.

Когда окончательно уходят и боль, и нега, открываю глаза. Каракурт сидит напротив, задумчиво покачивая острым носком модельной туфельки. Холодно интересуется: