Андрей Тарковский - Солярис

Бертон ждал, нервно прохаживаясь у расположенной среди деревьев установки по ионизации воздуха, которая работала с тихим шорохом и пощелкиванием, освещая Бертона голубоватыми вспышками.

— Вот и хорошо, — искренно обрадовавшись, сказал Бертон. — Я думал, что вы не придете.

— Простите, — сказал Крис, — но я хотел бы вначале поговорить об азбучных истинах… Единственное, чем я занимаюсь вот уже сколько времени, это попытка упорядочить ту гору знаний, домыслов, гипотез, теорий, в которых мы увязли по уши. Поймите меня правильно… Космическая наука полна тайн, бездонных вселенских глубин, и этим она сродни искусству… А искусство не может быть без вымысла… И в искусстве вымысел особенно искренний. Мне кажется, что соляристика зашла в тупик именно из-за обилия мыслей, которые могли бы украсить произведения искусства, но чужды науке… Задача ученых — добиться истины, пусть грубой и не всегда красивой.

— Ценой свертывания работ? — тяжело дыша, спросил Бертон.

— На это могут дать ответ лишь точные исследования, а не эмоции, — ответил Крис.

— Понятно, — сказал Бертон. — Считайте, в таком случае, что мы поговорили.

Он пошел прочь, но потом остановился и крикнул:

— Только учтите, что на Солярисе вы ничего не найдете нового! И ничего, кроме того, что я вам рассказал, не взволнует вас до глубины души, до самого сердца… Человеку нужно только человеческое… Все остальное ему чуждо…

— Вы ошибаетесь, — сухо сказал Крис. — Человек — часть всемирного разума, а значит, возможности его практически безграничны… Разумеется, в идеале.

Бертон хотел что-то ответить, но махнул рукой и ушел.

Сад окутали сумерки. Внук Бертона подошел к обрыву и долго смотрел на подымающийся над озером туман, на круглые верхушки деревьев, выступающих из него, как копны сена. Было тихо. В кустах пискнула какая-то птица, устраиваясь на ночь. Мальчик подошел к раскидистой яблоне. Подняв с земли палку, он размахнулся и швырнул ее в густую листву. Сверху с глухим стуком упало несколько яблок. Он поднял одно и, вытерев о курточку, откусил. Яблоко было кислое. Мальчик поморщился.

Зажглись первые звезды. Вокруг лежал тихий таинственный мир, полный нерешенных загадок.

Ник Кельвин стоял у крыльца и ждал. Послышались быстрые шаги. По одному лишь виду Бертона он понял, что дела неважные.

— Вы повздорили, Анри? — спросил Ник Кельвин с тревогой.

— Я немедленно уезжаю, — возбужденно сказал Бертон. — Дик, ты где? — окликнул он внука. — Собирайся, мы уезжаем!

— Но что произошло? — спросил Ник.

— Твой Крис, — крикнул Бертон, — его духовные отцы, все эти Шенноны, Тимолисы… Он не солярист, он бухгалтер… Это ты верно заметил…

— Анри, — строго сказал Ник, — я к тебе всегда хорошо относился, но… Не стоит так отзываться о моем сыне.

— Вот и отлично, — зло сказал Бертон. — Мы знаем друг друга сорок лет. Должно же это когда-нибудь кончиться!.. Дик! — снова позвал он мальчика, — пойдем, переоденемся в дорогу…

Кельвин-старший пошел вглубь аллеи и встретил Криса, который сидел на скамейке.

— Что случилось? — спросил отец.

— Когда я прилечу через пятнадцать лет, здесь, наверное многое изменится, в этом саду… — тихо сказал Крис.

Отец уселся рядом на скамейку. Потрескивал ионизатор.

Звезды поблескивали сквозь ветви.

Крис, стоя на корточках посреди комнаты, собирал чемодан. В комнате царил хаос. Ящики стола были выдвинуты, а некоторые даже вынуты, на полу валялись бумаги, какие-то бланки, книги. Крис встал, затем вынул небольшой металлический ящичек и начал набивать его чем-то, специально приготовленным в ведерке. Это была обыкновенная земля и, почему-то стыдясь немного своего поступка, Крис подошел, чтобы запереть дверь.

— Крис! — окликнула его снизу Марта. — Тут о тебе говорят и о Солярисе. Пойди сюда… Специальная программа…

Чтоб не обидеть Марту, Крис сошел вниз и остановился перед большим телевизором.

— По теории Гамова — Шепли, — говорил один из научных обозревателей всемирной программы «Космос», — жизнь на планетах двойных звезд невозможна… Планета Солярис обращается вокруг двух солнц — красного и голубого. По всем расчетам, планета должна была неуклонно приближаться к своему красному солнцу и через пятьсот тысяч лет упасть на него, вызвав серьезную катастрофу. Но скоро стало ясно, что орбита не подвергается ожидаемым изменениям…

На экране возникли залитые голубым светом причудливо изгибающиеся волны плазмы, в которых покачивался какой-то предмет — очевидно, исследовательская капсула.