Джон Миллер - В муках рождается...

Это не был мой самый опасный эпизод месяца, но и воспоминание было не самым приятным.

К счастью, мы снова услышали: «Довольно!». Муун спас нас. Видя, что предметы его коллекции в опасности (а некоторые уже разбиты вдребезги), Обон приказал вуки прекратить. Вуки с неохотой отпустил статую: а я с не меньшей неохотой рухнул вместе с ней вниз.

Когда Зейн помог мне подняться с мраморного пола, Обон все еще созерцал разгром. Родианец, целый и невредимый, истошно вопил, что тоже отвлекало внимание мууна. Это дало нам с Зейном возможность увести Кемпера к выходу — и сделать нечто такое, от чего мне стало так же кисло, как и коллекционерам.

Я взял его в долю.

И сделал это тактично и смиренно.

— Слушай, ты, псих ненормальный! Эти двое — патентные поверенные крупного мультигалактического конгломерата, и по какой-то причине, известной одному Мирозданию, они заинтересовались твоими изобретениями. Так что давай продадим им этот хлам, и будет всем счастье!

Кемпер приподнял мохнатые брови:

— Они мне заплатят деньги?

— Они заплатят нам… комиссионные посредника, ну ты понял. Но, в общем, да.

Кемпер пожевал губу.

— Они не из «Адаскорпа»? Я ненавижу «Адаскорп».

— Нет, не оттуда.

— А «Ванджервалис» надул меня несколько лет назад.

— И не они. Есть кто-то еще, на кого ты не хочешь работать?

Он наморщил лоб:

— Дай подумать. Есть парочка.

— Ну, так это не они! А теперь убирайся отсюда, чтобы мы могли закончить переговоры!

И мы с Зейном вытолкали его за дверь. На всякий случай я еще проследил, как он спустился с холма и побрел по улице, ведущей из города и к «Последнему приюту».

Не знаю, что из нашего разговора подслушали Обон и его летающий чревовещатель, но мне стало нехорошо, когда я увидел, как они приближаются к нам, тоже о чем-то возбужденно совещаясь.

— Не к добру это, — прошептал Зейн.

— Вам меня не одурачить, — заявил Обон, вертя комлинк меж костлявыми пальцами. — Я знаю, кто вы такие!

Зейн инстинктивно опять потянулся к карману куртки. Он здорово вымотался, бегая от вуки, и был на взводе. Если в нем узнали беглого падавана…

— Я знаю, кто вы такие… и знаю, кто это был с вами, — сказал Обон, улыбаясь совсем не по-муунски. Вы — воры… а этот человек — сам Инеас Тикартин!

— Еще раз?

Мы с Зейном переглянулись, а Обон принялся расхаживать вокруг нас.

— Этот человек, которого вы выгнали отсюда… я слышал кое-что из того, что он сказал. Это его работы — а вы их украли!

Я уже догадывался, что будет дальше: снова комлинк — и зять со своими гостями. Начинается.

Но Обон сунул комлинк в карман и отошел.

— Так что…

— Так что, вы не будете звать полицию? — спросил Зейн, выразившись более деликатно, чем планировал я сам.

— Конечно, нет, — ответил Обон, при этом выражение его лица заметно смягчилось. Он сделал знак оставшемуся на ногах вуки, который вышел в коридор и вернулся с большим чемоданом. По одному только весу я догадался, что там внутри… и в каком количестве. Местная твердая валюта. Ралллтиирские колониалы, которые почти повсюду можно было обменять на республиканские кредиты. А главное — сумма оказалась вдвое больше той, что я изначально запросил.

Я уже выходил из галереи, крепко сжимая вышеупомянутый чемодан, когда Зейн, как всегда, посмотрел удаче в лицо и ткнул ее пальцем в глаз.

— Скажите откровенно, — сконфуженно спросил он у Обона. — Когда вы решили, что мы не знаем автора, вы собирались отдать нас под арест. Теперь же, когда вы думаете, что мы их похитили, вы готовы заплатить вдвое больше.

— Да, — подтвердил Обон, как ни в чем не бывало поглаживая «скульптуры» с новообретенным обожанием. — Но дело не просто в том, что они похищены. Они похищены… и автор знает, что их выкрали. — Родианец возбужденно забулькал, видимо, соглашаясь. — Теперь эти произведения намного более желанны в наших кругах. Намного, намного более желанны. Намного.

— Я так и думал, — сказал Зейн. Он вздохнул и поплелся за мной.

Иногда лучше не спрашивать.

Мы почти не разговаривали, пока спускались с холма. Я то и дело останавливался, чтобы пересчитать выручку — и, признаюсь, чтобы просто посмотреть на нее, — а Зейн находил себе дерево по вкусу, прислонялся к нему и стоял, пригорюнившись. Я знаю, джедаи за закон и порядок, все дела, но после всего, что малыш пережил, можно было бы не сомневаться, что он станет чуточку менее наивным. Я вижу жадных и бессовестных типов… и вижу возможность для себя. Что видит Зейн? Этого я пока не раскусил.