Альфред Элтон Ван Вогт: Миссия к звездам

В следующий миг я услышал, как кто-то орет на меня. Знакомый голос. Когда я огляделся, то увидел, что это мой отец.

— Ах ты, негодный мальчишка, — кричал он. — А ведь, кажется, я сказал тебе, чтобы ты держался подальше от этих часов!

Впервые в жизни порка принесла мне облегчение. И, пока я не вырос, я больше никогда не подходил к этим часам. Правда, я был слишком заинтригован, чтобы по крайней мере не начать осторожно задавать вопросы о своих предках. Однако мой отец отвечал уклончиво, взгляд его при этом становился отрешенным, и он лишь отвечал:

— Мне и самому не слишком много понятно в моем детстве, сынок. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем.

Когда мне было тринадцать лет, он неожиданно умер от воспаления легких. К эмоциональному потрясению добавился еще и кризис в финансовых делах. Среди прочих вещей мать продала и старые дедушкины часы, и мы уже подумывали о том, чтобы сдавать комнаты жильцам, когда неожиданно из-за промышленного роста резко подскочила цена на землю, которой мы владели на другом конце города. Я никак не мог забыть об этих старых часах и том коротеньком приключеньице, но сначала была учеба в колледже, а потом служба во Вьетнаме — я был, что называется, вышколенным мальчиком на побегушках при штабе в чине капитана — так что не имел возможности заняться поисками часов вплоть до начала 1966 года. Через скупщика, который когда-то купил эти часы у нас, я узнал, где они находятся, и купил их в три раза дороже той цены, за которую мы первоначально продали их, но, конечно, они того стоили.

Гирька на часах сейчас опустилась к отметке 1966. Это совпадение поразило меня. Но, что более важно, под панелью в нижней части я обнаружил настоящее сокровище — дневник моего дедушки.

Первая запись была сделана 18 мая 1904 года. Стоя на коленях перед часами с дневником дедушки в руках, я, естественно, решил проверить: было ли мое детское приключение на самом деле, или же оно мне просто привиделось? Тогда до меня еще не дошло, что можно прибыть в тот же самый день 1904 года, с которого начинался дневник, но как бы то ни было я установил гирьку на 1904 год. В последний момент я решил на всякий случай захватить с собой автоматический пистолет 38 калибра и засунул его в карман куртки, после чего передвинул хрустальную гирьку.

На ощупь она оказалась теплой. У меня возникло четкое ощущение, что она вибрирует.

В этот раз у меня не возникло чувства головокружения и тошноты, и я уже решил было, что ничего не произошло и что вся моя затея явилась страшной глупостью, когда глаза обнаружили некоторые изменения в обстановке. Диван был передвинут, ковры были темнее. На дверях висели тяжелые старомодные гардины из темного бархата.

Сердце мое гулко забилось. Мелькнула тревожная мысль: что мне отвечать, если сейчас меня здесь увидят? Тем не менее через несколько секунд я понял, что весь дом погружен в гробовую тишину, которую нарушает только тиканье часов. Я встал, не в силах поверить тому, что видели мои глаза, что чудо снова повторилось.

Я вышел на улицу и пошел по улицам города, который разросся с тех пор, как я видел его мальчиком. Впрочем, это по-прежнему было начало двадцатого века. Я видел коров в задней части дворов. Цыплят. За городом — открытые прерии. Его в действительности еще трудно было назвать городом, и не было никаких признаков того, каким ему еще предстоит стать. Да, это вполне мог быть 1904 год, решил я.

Мысли мои путались от волнения, когда я шел по деревянному настилу. Дважды я проходил мимо людей, сначала это был мужчина, потом женщина. Они смотрели на меня, как я теперь понимаю, с изумлением, но едва ли я обратил на них внимание. И лишь когда ко мне, идущему по узкому настилу, приблизились две женщины, я пришел в себя и понял, что вижу настоящих людей из начала двадцатого века.

На женщинах были шуршащие юбки, свисающие до земли. День был теплым. Но, несомненно, незадолго до этого шел дождь, потому что я увидел грязь снизу их юбок.

Более старшая женщина, бросив на меня быстрый взгляд, сказала:

— Итак, Джозеф Мэйнард, вы все-таки смогли вернуться домой и успеть на похороны своей бедной матушки. Где это вы вырядились в столь чудную одежду?

Девушка ничего не говорила. Она просто смотрела на меня.

Я хотел было уже сказать, что никакой я не Джозеф Мэйнард, но понял, что глупо было бы так поступать. Кроме того, я вспомнил запись из дневника дедушки, сделанную 18 мая:

«Встретил на улице миссис Колдуэлл с ее дочерью Мариэттой. Она, кажется, весьма удивлена тем, что я успел на похороны».