Альфред Элтон Ван Вогт: Миссия к звездам

Она отхлебывает из своего коктейля и, взглянув невинными голубыми глазами на гостей, продолжает:

— Терри собирается рассказать вам историю нашего романа. Если вы уже слышали ее раньше, сандвичи и остальная закуска ждут вас в столовой.

Двое мужчин и женщина встают и выходят из комнаты. Терри кричит им вслед:

— Люди смеялись над атомной бомбой — пока она не упала им на головы. И кто-нибудь однажды поймет, что это не просто сочиненная мною любовная история. Это реальный случай, который может произойти со всяким. Когда я представляю себе скрывающиеся здесь невероятные возможности, меня пронзает жуткая мысль, что взрыв атомной бомбы — тусклый огонек в бесконечной тьме по сравнению с ними.

Один из оставшихся мужчин изумленно произносит:

— Что-то ничего не могу понять. При чем тут атомная бомба — к вашей женитьбе в 1905 году, равно как и ко второй, если отбросить в сторону то раздражение, которое может испытывать ваша очаровательная жена от того, что не имеет возможности вонзить свои длинные ноготки в прелестную кожу своей предшественницы?

— Сэр, — говорит Терри, — вы говорите о моей первой жене… да почиет она в мире!

— Никогда, — объявляет Джоан Мэйнард. — Никогда я бы не снизошла до такого!

Впрочем, затем она, устроившись поудобнее, воркующим голосом произносит:

— Продолжай, Терри, дорогой.

— Когда мне было десять лет, — начинает ее муж, — меня приводили в восхищение старинные часы моего дедушки, висевшие в холле, — вы все можете взглянуть на них, когда будете уходить. Однажды, когда я открыл дверцу внизу и принялся раскачивать маятник, я увидел на корпусе какие-то числа. Они начинались в верхней части длинного стержня — первое число было 1840, а потом тянулись вниз, друг за другом, вплоть до самого низа. Последним числом было 1970. Это случилось в 1950 году, и, помнится, я был удивлен, увидев маленькую стрелку на хрустальной гирьке, которая указывала прямо на отметку 1950. Мне показалось, что я сделал великое открытие и понял, как работают часы. Когда возбуждение прошло, я, конечно же, начал забавляться с гирькой, и помню, как она скользнула к отметке 1891.

В то же мгновение я почувствовал сильное головокружение и отпустил гирьку. Потом опустился на пол, чувствуя себя неважно. Когда я посмотрел вверх, то увидел незнакомую женщину, да и вся обстановка вокруг меня изменилась.

Впрочем, немудреное это дело — испугаться, когда тебе всего десять лет, особенно видя рядом с собой незнакомую женщину. Ей было примерно сорок лет, и на ней была старомодная длинная юбка. Губы ее сложились в тонкую трубочку от гнева, а в руке она держала розгу. Когда я с трудом поднялся с пола, она произнесла:

— Джо Мэйнард, сколько раз мне повторять, чтобы ты держался подальше от этих часов?

То, что она назвала меня Джо, как бы парализовало меня. Я не знал тогда, что имя моего дедушки было Джозеф. Мое внимание привлек также и ее акцент. У нее был слишком чистый английский акцент — его невозможно описать. Третье, что привело меня в столбняк, было то, что ее лицо показалось мне смутно знакомым. Это было лицо моей прабабушки, чей портрет висел в кабинете моего отца.

Щелк! Розга полоснула меня по одной ноге. Я увернулся и бросился, взвыв от боли, к двери. Я услышал, как она кричит мне вслед:

— Мэйнард, ну подожди, вот вернется твой отец…

На улице я оказался в фантастическом примитивном мире небольшого городка конца девятнадцатого века. Вслед мне тявкнул какой-то пес. На улице я видел лошадей, а вместо тротуара — деревянный настил. Я, привыкший увертываться от автомобилей и ездить на автобусах, никак не мог поверить в подобную перемену. Шли часы, а в голову мою ничего путного не приходило. Но вот настал вечер, и я проскользнул задами к огромному дому и заглянул в единственное освещенное окно в столовой. Представшую перед моими глазами картину я никогда не забуду. Мои прадедушка и прабабушка ужинали вместе с мальчиком моего возраста, и этот мальчишка был вылитой моей копией, если не считать того, что он был еще более испуган, чем я. Прадедушка начал говорить. Я мог ясно сквозь стекло расслышать каждое его слово — настолько он был разгневан.

— Ах вот как?! Да ты практически называешь свою собственную мать лгуньей! Ну, погоди, придется мне заняться тобой после ужина!

Я догадался, что Джо попал в этот переплет из-за меня. Но главным сейчас было то, что никого из них сейчас не было в холле рядом с часами. Я тихо проскользнул в дом, дрожа от страха и слабо представляя, что же мне делать. На цыпочках я потянулся к часам, отворил дверцу и переставил гирьку обратно на отметку 1950. Сделал я это чисто автоматически: мысли мои как бы застыли во льду.