Хельге Каутц - Йошико

— Нет! — закричал Зер Альтман, когда боевой корабль выпустил целую тучу снарядов, которые на большой скорости приближались к кораблю Йошико.

Управляемые ракеты! Это были управляемые ракеты, и он не мог ничего, абсолютно ничего сделать, чтобы помочь Йошико, любви всей своей жизни!

Парализованный ужасом, он был вынужден следить на экране гравидара, как снаряды догоняли «АП Весельчак». Он хотел отвернуться, не чувствуя в себе сил наблюдать за гибелью Йошико, но не мог даже повернуть голову или выключить гравидар.

Спустя семьдесят сезур далеко впереди расцвел ядерный цветок, нашедший свой конец уже в событийном горизонте стартовых ворот.

— Пора прощаться, — прошептала Йошико хриплым голосом и выпустила рукояти ручного управления.

Она несколько раз сжала руки в кулак, чтобы размять затекшие пальцы. Он снова был здесь, знакомый ледяной узел страха в области солнечного сплетения. Но она знала, что он и на этот раз не помешает ей совершить то, что она задумала, то, что было необходимо сделать. Всю ее жизнь это двойственное отношение к страху было ее судьбой и ее проклятием. Теперь оно либо спасет ее раз и навсегда, либо отправит безвозвратно в забвение, либо и то и другое.

Йошико недовольно проворчала что-то, когда перчатки, которые она так и не сняла, помешали ей расстегнуть ремни безопасности. Она торопливо теребила ремни, пока они наконец не поддались. Освободившись, Йошико отъехала в кресле пилота немного назад. Она попыталась встать и ощутила боль в суставах. Одним жестом она активировала звуковой модуль бортового компьютера, находившегося над полем ввода, и невольно вздрогнула, когда в мембране шлемофона раздался незнакомый женский голос компьютера.

— JAGID система/12 — готова. Сообщение о повреждении…

— Стоп! — воскликнула Йошико, которая как раз в этот момент стукнула кулаком по открывающему устройству переборки кокпита. — Время до попадания ракет. Каждые три сезуры. Начали!

— Шестьдесят одна сезура.

Переборка наполовину открылась, Йошико про себя поблагодарила неведомые ей силы за то, что она вообще могла двигаться. Она протиснулась в образовавшуюся щель и оказалась на средней палубе «АП Весельчака». Как и повсюду на борту корабля, здесь царил частичный вакуум. Аварийное освещение мерцало, как свеча на ветру.

— Пятьдесят восемь сезур.

До вогнутого пассажирского шлюза из полупрозрачного полидиамандоида нужно было пройти всего несколько маленьких шажков. Когда Йошико стояла в стеклянной камере и нервно ожидала, пока закроется внутренняя переборка и откроется внешняя, ее взгляд упал на проход, связывающий среднюю палубу с каютами и машинным отделением.

— Пятьдесят пять сезур.

Место в среднем отсеке «АП Весельчака», куда не так давно попал обломок, выглядело просто ужасно. Оно было деформировано, покрыто копотью и кое-как залатано. Если бы защитные щиты вышли из строя еще раньше, то… Chikisho! Как удар тока, ее пронзила мысль. Во время остановки на торговой станции сектора Рудный Пояс, отдавая Ильяне черный шар Тебатиманскатта, она забыла что-то важное, что обязательно должна была дать дочери с собой в дорогу. Это «что-то» лежало в ящике ее каюты.

— Пятьдесят две сезуры.

— Мой скоп! — задыхаясь, воскликнула Йошико.

И в этот момент внешняя переборка полностью поднялась, открыв вид на пустой космос. Несмотря на большую скорость корабля, звезды в глубине космоса выглядели совершенно неподвижными.

Не раздумывая, Йошико вцепилась в один из поручней внешней переборки и задействовала устройство аварийного торможения, которое открывало одновременно как внешнюю, так и внутреннюю переборки. Остававшийся в корабле воздух тонкой струйкой пролетел мимо нее и превратился в космическом пространстве в красивый белый снег.

— Сорок девять сезур.

Внутренняя переборка еще не успела полностью подеяться, как Йошико уже протиснулась через нее и помчалась по проходу. При каждом ее шаге тяжелые космические сапоги так сильно стучали по серому полу, что у нее отдавалось в голове. Йошико задыхалась от напряжения.

Если считать в кредитах, то старый тригравископ не стоил ничего. Для нее же он был единственным ценным предметом, а точнее, последним личным предметом, которым у нее еще оставался. Он связывал ее с детством, подтверждал истинность ее воспоминаний, как плохих, так и хороших. Это было ее самоутверждение, источник ее сущности. Он был ей нужен, она ни за что не могла допустить, чтобы он был уничтожен!