Колин Гринленд: Грезящие над кладезем

Вряд ли кто-нибудь ощущал эту ситуацию острее меня, изучавшего ее в докторантуре, а затем осветившего в „Энтропической выставке". Забавно, кстати, что в это самое время двое моих оксфордских коллег увлеченно дописывали романы, оказавшиеся насквозь космооперными: Майкл Скотт Роэн свой „Пo6ez к звездам" („Run to Stars") и Дэвид Лэнгфорд своего „Пожирателя" („Eater") — оба романа были опубликованы в 1982 году. Довольно примечательно, что ни один из этих писателей не продолжил в том же духе. Но все же что-то происходило, назревало.

Космические оперы новозеландца Филипа Манна „Мастер Паксвакса" („Master of Paxwax") и „Падение семей" („Fall of the Families") были напечатаны у нас в 1986 и 1987 годах, однако подобно двум наиболее знаменитым книгам того же периода, „Вспомни о Флебе" („Consider Phlebas") и „Игры для игрока" („The Player of Games"), они показались мне слишком уж банальными. Эта моя реакция в значительной степени объясняется ни на чем не основанным убеждением, к которому склонны все писатели, что есть некая книга, увидеть которую я очень хотел бы, — а они такими книгами не являлись. Если уж Иэн Бэнкс собирался попытать силы в НФ, я не был готов принять от него что-либо менее амбициозное и необычное, чем „Осиная Фабрика" („The Wasp Factory") или „Шаги по стеклу" („Walking on Glass"). И все же я приободрился, увидев, что есть и другие, кто, как и я, стремится ответить на страх и пошлость тэтчеровских лет видением межпланетного изобилия.

Книга, снискавшая у меня наибольшее уважение, вышла двенадцатью годами раньше. „Вот, полистай, — говорил я любому, кто выказывал к ней хоть малейший интерес, — она своеобразна, она увлекательна, она грамотно написана, она гуманна, она даже политична, и она есть не что иное, как космическая опера. Нет безнадежных жанров, нужно только работать над их исправлением". Этой образцовой книгой была „Машина с Центавра" („The Centauri Device") М. Джона Гаррисона.

Однажды я совершил ужасную ошибку, рассказав мистеру Гаррисону, как вдохновила меня „.Машина с Центавра".

Гаррисон воспринял мои слова почти как оскорбление. „Ну чем там можно вдохновляться! — возмутился он. — Это очень плохая книга". Поздно, слишком поздно. Весь возможный ущерб был уже нанесен».

Хотя представленное ниже произведение было напечатано в 1996 году, в нем есть нечто от начала 1980-х, нечто до-киберпанковое, нечто стерлинговское. Это, если попытаться себе представить такой невозможный гибрид, баллардовская космическая опера о сумасшедшей художнице на Умбриеле, одном из спутников Урана, а центральным ее персонажем, как и центральным персонажем всей трилогии «Изобилие» («Plenty»), является Табита Джут — крутая, циничная женщина — космический капитан. Это в некотором роде Ли Брэкетт 1990-х годов.

На Умбриеле, 1 1 Умбриель — один из спутников Урана, названный по имени персонажа поэмы А. Поупа «Похищение локона»: «Гном Умбриель, наимрачнейший дух / Из тех, кто хочет, чтобы свет потух» (пер. В. Микушевича). где были найдены колодцы грез, всегда ночь — того или иного рода. Ночи большие и ночи маленькие следуют друг за другом, догоняя тьму тьмою, лишь изредка допуская на небо призрачный серебристый свет. До Солнца, даже если Уран его не заслоняет, слишком далеко, чтобы ждать от него серьезной помощи, — по пути сюда солнечный свет почти выдыхается. Поэтому день здесь является чистой условностью наподобие иррациональных чисел или географической долготы. Он вроде бы и существует, но вряд ли потревожит чей-либо сон.

На Умбриеле у вас есть полная возможность сосредоточиться на своих снах и фантазиях.

На посадочном поле, прямо под маяком, стоял один-единственный корабль. Казалось бы, с тем же успехом он мог сесть и в любом другом месте — везде одна и та же белая, словно солью присыпанная пустыня с иззубренными выходами каких-то черных пород, да и развлечений особых тут можно было не ждать, однако такие вот крошечные захолустные поселения имеют привычку относиться к своим зонирующим законам до ужаса серьезно, а агентство столь же серьезно придерживалось своего правила: не нанимать проштрафившихся водителей вторично, а потому Табита Джут остановила свой выбор на посадочном поле.

Никто не рвался ее поприветствовать или хотя бы снабдить минимальной информацией. Не ездили машины, не суетились работяги, не замечалось даже людей, вшивающихся без дела, каких можно обычно видеть даже на самых занюханных лунах. Женский голос, ответивший при приближении ее корабля и давший разрешение на посадку, был записью.