Я не верил профессору, думал, что он собирается сдать меня военным. Я быстро одевался и размышлял, что делать с нежелательным свидетелем, старым человеком.
— Тебе без меня не обойтись, — настырно жужжал он мне в уши. — У меня есть машина, у меня яхта в космопорту. У тебя есть яхта?
— Конечно, есть, — огрызнулся я.
— Ее перехватят на орбите Земли, — заявил Качин.
— А вашу не перехватят? — фыркнул я, выбрал безлюдный момент и вылез из-под лестницы.
— Кому она нужна? — захихикал Иван Сергеевич. Слегка оправив на себе одежду, я спокойным шагом направился к выходу. Назойливый профессор семенил следом.
— Зачем вам это нужно?
Я позволил Качину тянуть себя к стоянке, где стояла пожилая "кляча" профессора, укоризненно глядевшая на нас своими фарами. Еще больше, чем клячу, машина напоминала старый сундук, сработанный из качественного материала. Внутри, однако, этот мастодонт поражал неожиданной роскошью. Я сел за руль. Роскошная "кляча" потянулась в космопорт.
— Я большой собственник, — с достоинством говорил профессор. — Мой пациент — это мой пациент, и я не для того вытаскивал тебя из лап смерти, чтобы кто-то загнал тебя обратно.
Тут он захихикал:
— Продавцы в магазине весьма удивились, зачем профессор Качин покупает одежду таких размеров, да еще среди ночи. Я сказал им, что это подарок внуку. Они хотели ее красиво упаковать, но я не согласился. Знаешь, почему? Потому что обертка слишком громко хрустит!
Черт возьми, что же с ним делать?
— Ты не беспокойся, у меня все готово. Я отдал распоряжение шипчандлеру, чтобы он бункеровал яхту и доставил на борт продовольствие.
— Вы полагаете, вашу яхту не перехватят? Нас уже ждут прямо в ангаре.
— Ничего подобного! Никому и в голову не придет, что старый чудак отправляется совсем не на прогулку, да еще и со своим пациентом.
Мы благополучно удрали с Земли, чтобы отсидеться на Медее. Не знаю, почему заслуженный профессор остался со мной, не вернулся на Землю. Он прикрывается оговоркой, будто он здесь нужнее. Он начал удивлять меня сразу, как только мы добрались до Медеи. Я никогда не думал, что у профессора медицины, ослепленного любимой работой, может оказаться цепкая коммерческая хватка. Он умудрился перевести все свои акции на вымышленные имена, а акций у него было очень много. С ними профессор имел вес во многих промышленных и коммерческих предприятиях, разбросанных по всему Содружеству. С не меньшим удивлением я узнал, что у Качина были и свои фармацевтические заводы, доставшиеся ему по наследству. Теперь ими управляют подставные лица. Я не стал вдаваться в подробности, как Ивану Сергеевичу удалось провернуть такой фокус в наше время. Я сквозь пальцы смотрел и на то, что у Качина были свои люди во многих уголках Содружества из числа учеников, приятелей и многочисленных родственников. Я их не знал и до сих пор не знаю. Важно было другое: эта прибыльная сеть позволяла строить военные космические корабли — понемногу на разных планетах. Строительство контролировал я. Профессор, обойдя все возможные законы со своими акциями и заводами, начисто потерял интерес к экономике и снова погрузился в любимое дело.
Я долго не мог понять, почему власти Медеи не отправили нас обоих обратно на Землю. Уже потом старый профессор раскололся. Медеей безраздельно правила экс-жена Качина, являясь в местном правительстве "серым кардиналом". Старая карга была не менее богата, чем ее бывший супруг. Ее нынешний супруг, премьер Медейского государства, тоже был богат, но недостаточно для такой жадюги, как бывшая мадам Качина. Она не упустила возможности снова потрясти бывшую половину. Профессор не обанкротился только потому, что ушлая мегера не знала истинных доходов Ивана Сергеевича. Его дивидендов хватило и на космические корабли, и на старую неглупую жабу. Я не стал выяснять, какая именно статья расходов тянула больше, военная, или "шантажная", но когда мы наконец покинули Медею, казна профессора ощутимо утяжелилась. Как бы то ни было, наша свобода того стоила.
"Барьер" я обнаружил у себя еще на Медее и усомнился в своей человеческой сущности. Открытие загнало меня в пучину депрессии, из которой меня вытащил опять же Качин. Больше я не поддавался депрессии ни разу.
Я поцеловал Алику на прощанье, губы она мне не дала, но с удовольствием подставила упругую теплую щеку. Прощай, маленькая. Я бросил на нее последний голодный взгляд и покинул борт "Феникса".
Читать дальше