Александр Зорич - Консул Содружества

Они двигались, будто живые. Они умели взлетать в воздух и подыматься вверх по склонам гор. Действовать подобным образом – свойство жизни, я знал. Но жизни в них не было.

Из этих предметов настоящая, но чужая жизнь иногда выходила, иногда заходила обратно внутрь. Я пытался сделать так, чтобы чужая жизнь стала моей жизнью, но ничего не…

(Здесь снова был обрыв. Какая-то леденящая тайна содержалась и в этой области планетарного мышления.)

А потом чужая жизнь начала убивать меня. Они не могли убить меня сразу. Однако действовали очень успешно.

Я испугался, как никогда раньше.

На мою поверхность обрушились сотни чужаков из холода. В тех местах возникли острые иглы высотой с гору. Иглы время от времени вспыхивали невиданным пламенем, от которого, казалось, веет самим небытием . Жизнь на поверхности возле этих игл исчезала полностью.

Чужаки разрушали все. Из-за них изменилась циркуляция жидкостей внутри и снаружи моего тела. Моя воздушная оболочка испортилась. Часть жизни ушла из нее насовсем. Потом жизнь стала убывать и на моей поверхности.

Так моя сложность, достигнув своего предела, пошла на убыль. И все по причине чуждой сложности, которая не вызывала у меня ни наслаждения, ни ликования.

По моим меркам, я бы умер удивительно быстро. Потому что вдруг узнал еще одну страшную истину: «я» и мое тело, мои недра – это не одно и то же. Похоже, стоит жизни уйти из моей поверхности, а самой поверхности утратить некоторую долю сложности, – и я останусь почти совсем без осязания.

Что произойдет после этого – я не знал. Но легко было предположить, что осязание со временем будет потеряно окончательно. Смогу ли я жить без наблюдений над собой? Или же вернусь в то состояние, когда «меня» не было? Может быть, я стану частью чьего-то большего, но уже не «моего» сознания?

И вдруг я ощутил присутствие Его.

Будучи тоже частью другой, чуждой жизни, Он соединил свое сознание с моим. Он узнал мою боль и мои страхи.

С ним пришла Его жизнь. Эта жизнь тоже появилась на моей поверхности в раскаленных чужаках и тоже принесла предметы из неведомых веществ.

Но страха больше не было. Потому что Он дал мне понять: сложность не прервется.

Новые гости быстро превратили чуждую жизнь, грозившую мне гибелью, в неживую часть меня. И сделали так, чтобы из страшных игл, воткнутных в мою поверхность, ушло небытие . И хотя эти иглы остались стоять на своих местах, в них больше не содержалось ничего пугающего. Вода, почва, ветер и моя жизнь рано или поздно сделают их крошечной и безопасной частичкой меня.

А потом началось нечто совсем уж необычайное.

Мою воду, мою почву, мой ветер пронзили частички неведомого, но жизнетворящего пламени.

Новые вещества вошли в меня. То, на что моей воле потребовалось бы огромное время даже в том случае, если бы я смог эту волю задействовать, произошло почти мгновенно…

Дальше шел настоящий припадок радости по поводу очередной суперсложности, а еще дальше – полнейшая невнятица. Оргазм, можно и так сказать.

Пси-мастер не смог больше удерживать мое сознание. Я заорал благим матом и свернулся до размеров старого доброго сапиенса по имени Серж ван Гримм.

Но я так понял: то, что провернула техника кровернов под руководством пси-мастера, больше всего походило на ухватки китайских медиков. Кроверны сделали несколько умелых растираний сложносоставными мазями в сочетании с интенсивной прицельной иглотерапией. Но – в масштабах планеты.

А можно было понять и совершенно иначе. Пси-мастер вступил с планетой в технически сложные эротические отношения.

Но это совсем уже не лезло в ворота моего скромного восприятия, а потому я покраснел до корней волос. Редкий случай, когда подобные мысли меня смутили. И показались едва ли не кощунственными, хотя, с другой стороны…

«Действительно, понимать можно по-разному. В обоих случаях ты не совершаешь грубой ошибки , – успокоил меня пси-мастер. – Я думаю, ты еще лучше поймешь нас, если…»

Хвостовая присоска пси-мастера снова потянулась к моей несчастной макушке.

– Спасибо тебе. Спасибо, – зачастил я. – Но я чуть не сошел с ума. Думаю, этот полезный эксперимент было бы интересно повторить. Но позже. Позже. – Я умоляюще поглядел на летающую рыбу в красном скафандре так, как, наверное, в два года смотрел на свою мамочку, подносящую к моему рту ложку вязкой детской каши «Беовульф». – Лучше просто ответь мне на два вопроса. Два элементарных вопроса. Хорошо?