Мария Фомальгаут - Закниженная пустошь

Все жить спешат, все торопятся, деньков-то погожих осталось, раз два и обчелся, а сколько всего недоделали, недопобедили, недоспорили, недостроили, недоцеловали, недоказнили, недоубивали, недопредавали, недомыслили, недоизобрели, недо… И знают – не успеют уже, а все надеются, урвать денечек, другой, сколько их там осталось, да мне немного надо, я же тут чуть-чуть недодумал над искривлением пространства-времени, мне бы… Да мне немного, мне дайте эту империю на востоке разгромить, я уж сколько жизней над ней воюю… да мне бы только женщину мою найти, ну такую… ну, знаете… ну… Нам еще столько сказать друг другу надо, ну… ну не знаю, что… но надо…

А день к вечеру клонится, что вы хотели, чай не лето уже… И ветра-то холодные дуют, и океаны мерзнут, раньше еще ледоколы какие-то пускали, теперь плюнули на это дело…

Холодает к вечеру, чай не лето уже, что же вы хотели, звезд во вселенной осталось, всего ничего, а планет и того меньше, и холод подступает, еле-еле греет последнее солнышко. И фабрики солнечные батареи распускают, к солнышку тянутся, ловят последние лучики. У кого фабрика, у того и солнышко, у кого солнышко, у того и жизнь, там тепло, туда рвутся, как в рай, а в иной старый город зайдешь, страшно так, дома, снегом заметенные, кости на улицах, в квартирах закоченевшие тела…

К закату идет солнышко, вот уже и тени по земле поползли, вот уже и птицы, и звери к югу тянутся, где еще тепло, а что тепло, скоро, глядишь, и там солнышко скроется, люди бункеры роют, прячутся, распускаются на замерзших полях солнечные батареи, ловят тепло…

Заходит солнышко, тает солнышко, вспыхнуло напоследок, опалило землю – погасло, сжалось красным карликом. А что вы хотели, осень уже, к зиме дело близится. И вселенная остыла, и солнышко свое отгорело, и на остывшей земле люди жгут последние крупицы тепла, у кого тепло, тот в бункере сидит, у кого нет тепла, тот бункер штурмует, так и живут. Вот и отшельники собрались в остывающем подземелье, молятся кому-то, сами не знают, кому, вот и сверкающем зале желтеет, облетает зимний сад, вода в аквариуме покрывается льдом, двое в погонах, в орденах, в шубах, катаются по полу, душат друг друга за последние капли топлива, тянутся к ножичку в углу, кто-то хватает нож первым, кто-то кого-то закалывает, кто-то живет чуть дольше, какая разница…

Ветер поднимает сухое семечко, летит семечко через вселенную, ищет миры, а где, а почему, а как все, а почему все, солнышко, а-у, а мы еще недожили, недодумали, недовоевали, недоцеловали, недо… А что хотите, не лето уже, последние теплые денечки стоят, к зиме дело пошло, лето-то коротенькое в этих краях, триллионы лет, а зима долгая-долгая – на вечность…

…нет, ну это неприлично просто.

Да вы сами посудите, это ни в какие ворота не лезет, – орет, как на базаре, возмущается.

Люди сюда отдохнуть пришли, Мертвый Город посмотреть, а он возмущается. Так было бы из-за чего, а то ведь устроил тут скандал, да где это видано, что за хрень такая, на подходе к городу десятерых убить. Ему вежливо объясняют, ну а как вы хотели, таковы обычаи, правила есть правила, вот такие подати на входе в город, десять человек в жертву, вот и камень жертвенный стоит, и топор лежит. А этот возмущается. И главное, что возмущаться-то, не его же в жертву, других совсем – нет, орет, как на базаре, чего орет, люди сюда отдохнуть пришли, полюбоваться тишиной Мертвого Города, а этот скандалит.

Нет, надо было его вообще не пускать, есть же какое-то такое правило, если турист пьяный, или ведет себя как-то не так – гнать его вообще в три шеи, нечего тут скандалы скандалить. Нет, опять орет, надрывается, с гидами перепирается, теперь, видите ли, храм ему не нравится. Что не нравится-то, это же самый прекрасный храм всех времен и народов, а ему не нравится. Ну да, перед тем, как туда пустить людей, их ослепляют, а он как хотел, – чтобы люди красоту эту лицезрели, что ли? Да не достоин глаз человека увидеть такую красоту, вот и ослепляют, что непонятно-то? Не нравится, не ходите. Мало ли, что у вас там заплачено, сами знали, чтобы сюда попасть, надо в рабство себя продать, вот теперь и нечего жаловаться. А вы как хотели, это же вечный город, за него потом всю жизнь расплачиваться будете.

Нет, это уже вообще просто безобразие. Ну, вы сами подумайте, ну куда это годится, что он орет опять, что он орет. Да, чтобы пройти в историческую часть, надо еще сто человек казнить на алтаре. Его, что ли, выбрали? Нет, не выбрали, не пал на него жребий, так чего возмущается-то тогда? Вот люди спокойно на алтарь идут, головы подставляют – молчат, все терпят, все понимают, так надо, чтобы жертвы. Что значит, вам об этом не говорили? Так об этом никому не говорили, знать надо. Что значит, откуда знать надо, откуда-то надо…