Кирилл Берендеев - Свои и чужие

Глеб подошёл ко мне, взял за руку. Он сильно изменился, или просто давно его не видела.

– Знаешь, я уже научился хорошо различать цвета, – в его голосе какие-то новые, тёплые нотки. – Теперь точно знаю: тебе больше идёт синий цвет, ведь в твоих глазах – синева земного неба,

Еле сдерживаю слёзы, и ничего не могу ему ответить. Только уже улыбаюсь.

– Вот явился, не запылился, – он улыбается в ответ, как его учила. – Вернулся домой, чтобы просить руки у лучшей девушки на Земле. Хотя не понимаю точного смысла этой фразы, – в тёмно-зелёных глазах проскакивает весёлая искорка. – А всё остальное, кроме одной руки, – ни на фиг не нужно, что ли?

Я пошел за Агатой в пещеру, потому что пошел бы за ней куда угодно. Теперь дышал ей в затылок в прямом смысле слова: в проходе было узко, а черные некогда косички сменил бунтарский ежик. Когда смотрел на него слишком долго, то спотыкался. И просто кожей чувствовал Агатино осуждение: в ее глазах мне следовало быть ловким – старшему товарищу и лучшему другу детства.

Извини, Агата, я больше не собирался притворяться. Сильным, мудрым – да никаким. В пещеру пошел от отчаяния, а еще оттого, что до сих пор влюблен, наверное. Хотя она, дурочка, со своим авантюрным максимализмом едва ли когда-то это поймет и оценит.

– Осторожно, – шепчет мне Агата, не оборачиваюсь, но я все равно слышу. Слух у меня, как у кошки. – Здесь бывает камнепад, будь деликатнее в движениях.

Все мы знаем, к чему приводит деликатность. Меня вот привела плестись за спиной у Агаты, недоумевая, как я вообще на такое решился. Она же просто объявилась из ниоткуда, а дальше пошло, как во сне. Случайный звонок, сумбурное объяснение, и вот мы уже на невнятной географической точке, не предупредив никого, давим ботинками пыль. «Покажу тебе что-то дорогое» – так она сказала, Агата. И я сорвался: поезд, автобус, короткая трель дверного звонка. И ежик вместо косичек, здравствуй, подруга детства.

Так много наговорил ей в мечтах перед сном, что тогда, в реальной и долгожданной встрече поиссяк. Обнялись, прошел на кухню, ощущая себя неловким в квартирке с ремонтом в стиле хай-тек. Вежливо отказался от борща. Борщ и Агата – вещи несовместимые, наверняка, готовила не она.

– Одна живешь? – вопрос, задуманный непринужденным.

На что Агата поджимает губы и спрашивает, удобно ли мне будет ночевать на матрасе в зале. Потом говорит о пещере, об удивительной находке. Киваю, кажется, невпопад, время к вечеру и спешу укрыться в зале. Матрас жесток и неудобен, удивляюсь сам себе: Агата, пещера – я же хотел пригласить Катю в кино? Она давно проявляет ко мне интерес, и борщи готовит сама, хотя так ли это важно.

Возвращаюсь мысленно в пещеру и горько усмехаюсь – Агата достала фосфорный фонарик. Да, она девочка с огоньком. И всегда была: разбитые коленки, бесцеремонные откровения, необструганная детская дерзость. Катя вот без огонька. Не потому ли я сейчас в пещере, что иду на свет?

– Пришли, – объявляет Агата странным голосом, и я замираю. – А теперь смотри.

И я смотрю, вглядываюсь в темноту и вижу некое подобие капсулы.

***

В ней жизнь. Непривычная взгляду, очевидно, неземная. Поворачиваюсь к Агате, одними губами шепчу «Инкубатор?» Она отрицательно мотает головой: она и сама не знает. «Младенец» ярко-желтый, а может, это взрослая особь. Весь в шипах и каких-то наростах, глаз нет, рта тоже, но тело вздымается и опускается, словно дышит. Агата молча показывает рукой на подобие вентиляции в капсуле, киваю. Хочется закрыть глаза и оказаться дома.

Еще почему-то хочется ему помочь, но внутренним оком знаю, что бессилен.

– Я его таким нашла, – Агата достает сигареты и протягивает пачку, мотаю головой. – Да, я курю, если ты не в курсе.

– Бунтаришь по полной, – пытаюсь пошутить, разрядить обстановку.

Раньше мне это здорово удавалось с той, другой Агатой. Которая еще не выросла.

– Что делать-то будем?

Забыв об осторожности, легонько поддеваю камень носком ботинка – тот с гулким стуком исчезает в темноте. Агата хватает меня за рукав, сердито, а еще испуганно.

– Ты что делаешь? Камнепад же! Он и так не в безопасности, – кивает на капсулу. – Что делать-то будем, когда проснется?

– Не знаю, – глупо ухмыляюсь, больше от отчаяния и абсурда ситуации. – Усыновим?

И Агата выросла, и я уже не тот. Маленьким нравился себе больше. Шутка дурацкая, но подруга детства внезапно не сердится. Тушит свой окурок, смущенно глядит куда-то за мою спину.