Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Вот как? Почему? Разве не так поступали великие…

– Ученый тогда путает собственную жизнь и науку. Его теории становятся его жизнью, без них он себя не мыслит, а значит, не готов и не сможет от них отказаться. А для науки очень важно – уметь признать собственную неправоту.

– Особенно, если на ошибки указывает сопляк, – голос Нити наполнился сарказмом. – Который в науке без году неделя, а уже считает себя вправе. И к тому же… вовсе не собирается полностью отдаться науке…

Корнелий прислушивался к возне в коридоре. Ему хотелось удалиться. Вот прямо сейчас. На цыпочках. Будто его здесь и не было. Ведь происходит банальнейшее недоразумение – милые бранятся, только тешатся… Однако комиссар не может себе позволить воспринимать происходящее исключительно в романтическом ключе. Он должен воспринимать это прагматично, по крупицам выбирая из любого сора информацию, что позволит ему принять обоснованное и окончательное решение. Поэтому единственное, что Корнелий себе позволил, так это беззвучно прошептать: «Простите».

Брут тем временем продолжил и, судя по слегка задыхающемуся голосу, некие его действия достигли успеха:

– Мне… нужно… попасть сегодня… в дежурную смену…

– Зачем? – Голос Нити также указывал на рост температуры встречи. – Подожди… а если сюда кто-то придет?..

Брут по-детски хихикнул:

– Еще раз посмотреть на эти ледяные груди… тьфу, груды? От них всех тошнит…

– Не всех… Корнелий…

Услышав свое имя, комиссар вздрогнул и невольно попятился.

– Что – Корнелий?

– Он не видел. И он может сюда прийти любоваться восходом Юпитера. Увидит нас здесь в таком виде…

– Естественный вид. Что он – голых не видел? Кстати… то, что на базу прибыл комиссар, мне на руку… По крайней мере, Червоточин не сразу вышибет меня с Амальтеи… Так ты согласна?

– Ты мне делаешь предложение? Считаешь, что как честный человек после всего случившегося должен образовать со мной первичную ячейку фаланги? Или ты о другом? И ты, Брут…

– Знаешь, я даже не ревную.

На этом Корнелий иссяк. Он вдруг ощутил, как закончился тот запал, который держал его в этом закутке, заставляя выслушивать любовный шепоток молодых, не нашедших иного места уединиться. А где еще им уединиться во чреве станции, набитой молодыми энтузиастами, прибывшими со всех уголков Солнечной системы, дабы возложить и свою долю жертвы на алтарь науки. И пусть эта жертва – крохотная и смешная, всего лишь отказ от удобств во имя блистающего будущего, творимого нами, но не для нас, но все же… И Червоточин восседает в центре станции, словно мифологическое чудище с головой быка, привечая в свой лабиринт молодых, ранних, перспективных. Если подходить к сложившейся ситуации с точки зрения затхлого формализма, то в ней несомненно можно усмотреть некие нарушения. Но во всяком случае не те, какими должен заниматься комиссар по братству…

Корнелий отступал вглубь. Пятился спиной вперед – к лифтовой площадке, пятился до тех самых пор, когда до него донесся вопрос Брута:

– Так ты уступишь мне сегодня смену? Это моя последняя возможность доказать ему… показать ему…

Ответа Нити Корнелий уже не расслышал, так как уперся в нечто твердое, горячее и явно – не стену лифтовой площадки. До той еще десяток таких вот шажков – спиной вперед. От внезапного препятствия комиссар отскочил – сработали рефлексы, – развернулся, но тут же опустил изготовленные к схватке руки. Под потолок коридора, чуть не упираясь шишками антенн в световые панели, стоял робот. Тот самый – первопроходческий, назначенный Червоточиным царем Амальтеи. Минотавр.

– Простите, – сказал робот. – Я испугал вас, возмутив траекторию вашего движения. Но вы двигались столь неестественно, что имелась вероятность зацепиться за поёлы и упасть. Пониженная гравитация смягчила удар, но я счел необходимым предотвратить несчастный случай.

Корнелий на мгновение замер. Меньше всего ему хотелось, чтобы этот металлический соглядатай двинулся в галерею и застал там молодых людей.

– Прогуливаетесь? – поинтересовался комиссар, попытавшись встать в коридоре так, чтобы первопроходческий антиквариат не мог его миновать, не попросив подвинуться. На что он, Корнелий, конечно же, согласится, но сделает это не сразу, а потянув время и по возможности возвысив голос, чтобы его услышали Нить и Брут. Сообразив, что их уединению пришел конец, приведут себя в надлежащий для исполнения служебных обязанностей вид, а то и вовсе ускользнут от нежелательной встречи с царем базы. – Разминаете, так сказать, механические сочленения, гм…