Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Он продолжал вспоминать – то, что случилось не с ним, его тогда не существовало, случилось за пределами условного нуля, обозначенного рождением, – поколения тех, кто оказался раньше, еще раньше, еще. Они вереницей проходили сквозь Минотавра, похожие на воздушные пузыри подводных городов, какие строят прирученные пауки-плавунцы, и он делал вдох каждым поколением и узнавал – это же я! И это тоже я! И вот он я! Будто вся предшествующая история – непрерывная цепочка возрождений единственного героя, подлинной личности, а все и всё – лишь иллюзия. Нет и не существовало никого, кроме запертого в лабиринте времени Минотавра, воплощенного в цепочках искусственно и искусно сконструированных цепей ДНК…

А затем исчезло и осознание собственного Я, будто смытое океаном времени, осталось лишь нечто примитивное, трепещущее, пугливое, настолько мелкое, что в нем не могла уместиться личность падающего в бездну прошлого Минотавра…

Падение завершалось. Минотавр вынырнул из вязкой темноты, ушел из поля зрения кого-то огромного, холодного и презрительного, что рассматривало его с брезгливым любопытством, как рассматривают в микроскоп особо вредный штамм. Но у пустоты обозначился низ. Там, под ногами. И теперь лучше приготовиться. Минотавр подобрался, сжался, как и полагается перед приземлением.

Меньше всего он ожидал вновь оказаться среди гипостазисов. Механизмы категорий заполняли все обозримое пространство самодвижущимися статуями, какие он видел в музее, куда его затащила против воли Пасифия…

Пасифия?

Гипостазисы обступали со всех сторон, необъяснимые и по большей части – вышедшие из рабочего состояния. В них что-то еще двигалось, гремело, испускало пар, плевало маслом, но печать забытья лежала на них. И внезапно он увидел среди них фигуру, сжимавшую коротенькую палочку. Поймав взгляд Минотавра, она произнесла:

– Я всего лишь пытаюсь ими дирижировать. Это не так просто, уверяю вас. А где же Алиса, что завела вас в червоточину кроличьей норы в надежде вывести в Страну Чудес?

Минотавр огляделся, Нити не было.

– Впрочем, могу ошибаться, – заявила фигура, палочкой она не переставала размахивать, а гипостазисы закружились, подчиняясь ей. – Я припоминаю, что Зевс родился из головы Юпитера… Кстати, если встретите Червоточина, передайте: он некудышный бог! Определяющая теорема бога: необходимо и достаточно творить из ничего, подчеркиваю – из НИЧЕГО! Он же – жалкий плагиатор, присвоил сначала теорию, затем благовесть, а теперь вообразил себя всемогущим… Передайте, обязательно передайте!

– Эй… Эй! – Громко, еще громче, но звук гас в вязком воздухе. – Нить! Где ты?!

У него крепло ощущение – примарка здесь, рядом, протяни руку и прикоснешься к ней, она пряталась в его слепом пятне, решив вспомнить детские игры. Этими забавами она изматывала Минотавра на «Адажио Ди Минор». Он улавливал на краю зрительного поля неясную тень, ускользавшую при попытках сфокусироваться на ней. И тогда Минотавр широко развел руки, пригнулся, захлопнул веки и закружился на свободном пятачке между гипостазисами, будто загонял стайку резвых рыбешек. Кажется, именно так Нить учила его играть в одну из своих загадочных игр. Благо вокруг больше никого, а потому никто не мог видеть его нелепых движений. Во всяком случае так казалось, пока скрипучий голос не произнес:

– Детский сад, не находите, коллеги?

– Они все с причудами, – немедленно отозвался другой, не менее скрипучий, но с примесью похожего на одышку свиста.

– Выбирать не приходится, – вступился, кажется, третий. – Чересчур долго ждали, чтобы быть разборчивыми.

– Выбор есть всегда, – это опять заговорил скрипучий первый.

– У таких, как он? Полноте, коллега! Или вы действительно не желаете понимать – в чем предназначение его и таких, как он? У них есть цель и задача, ради этого они и сотворены.

Минотавр замер в неудобной и нелепой позе, все так же зажмурившись, желая скрыть, что слышит разговор. Затем выпрямился, открыл глаза и вновь его окружила вязкая тишина с редкой взвесью скрипа и лязга древних гипостазисов.

– Кто здесь? – спросил он, повторил громче, а затем заорал так, что огромное, медлительное эхо волной покатилось между рядами необыкновенных фигур. Он шагал среди них, затем бежал – тяжело, неуклюже, топая копытами. Густой пар из носовых щелей тянулся за ним, словно в нем пыхтел невообразимо древний паровой двигатель.

Ряды гипостазисов не имели пределов. Чем дальше он бежал, тем более нелепые формы они принимали – неузнанные, непонятные и оттого жуткие. Минотавр напоминал себе отпрыска, что тайком выбрался из садка и отправился под покров леса, туда, где влажно, где густые туманы, где таились пятна родовых болот. Он пробирается между деревьев и лиан. Древнейший инстинкт любопытства охватывал поколения и поколения таких как он, но сопротивляться ему могли лишь единицы, у коих этот древний зов пересиливал все, что только могла дать разумному существу цивилизация. И все его тело сотрясает дрожь предчувствия – из-за дерева возникнет Наставник, подхватит беглеца на руки, прижмет к себе, не ругая, не наказывая, но понимая хорошо и ясно – что сорвало отпрыска с ложа и кинуло в объятия ночи и туманов.