Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Знаете, Корнелий, как называется данный слой атмосферы? – Червоточин приложил облитую зеркальным слоем демпфер-скафа руку к экрану. – Слой Юрковского – Крутикова…

– Я не силен в физике Юпитера, – сказал Корнелий. – Меня занимает иной вопрос.

– Какой?

– Как выбраться из положения, в котором мы… мы оказались. – Корнелий хотел добавить – благодаря кому они в нем оказались, но удержался. Хуже нет в данном случае искать виновных. Из аварийной ситуации надлежало выбираться. А поиск виновных поручить специально для этого сформированной комиссии. Из обладающих холодной головой и не склонных к скоропалительным выводам.

Однако Червоточин что-то уловил в словах Корнелия:

– Если желаете обвинить меня, скажите прямо, комиссар.

– Я никого и ни в чем не обвиняю… Этот слой Юрковского – Крутикова не располагает к обвинениям. Наоборот, необходимо совместными усилиями убраться отсюда…

– Вы полагаете, комиссар? – В голосе Червоточина усмешка. – А как же интересы науки? Мы находимся там, куда смогли спуститься только отважные исследователи Юпитера Юрковский и Крутиков. Но им не удалось вернуться и рассказать о том, что перед ними открылось…

– С таким же успехом можно погружаться в сингулярность, – сказал Корнелий. – Наверное, для тех, кто нырнет за горизонт событий, откроется много интересного с точки зрения физики сингулярностей, но вот донести эти знания до внешних наблюдателей они никогда не смогут.

– А вы считаете, полезно лишь то знание, которое стало достоянием социума? Знание, полученное отдельной группой лиц и не вышедшее за ее пределы, бесполезно?

– Разве не так? – поразился Корнелий. – Только социум в целом может обеспечить верификацию полученных знаний, а также их кодирование, сохранение и передачу последующим поколениям.

– А если этому вашему социуму не нужны знания, полученные группой исследователей? – Червоточин обернулся к Корнелию. – Что, если это знание, несмотря на его доказанность, верифицированность, все равно считается ложным, поскольку не вписывается в господствующую парадигму? Да-да, я знаю теорию научных революций, Корнелий, но я так же знаю, что теория и практика, особенно в вопросах личности и социума, далеко не всегда соответствуют друг другу. Или вы думаете, моя исключительная гордыня загнала нас на Амальтею? Кстати, а как вам такой ответ на парадокс Ферми – сосуществование нескольких цивилизаций в пределах единого горизонта событий не имеет смысла в силу неодолимых препятствий к обмену между ними информацией? Зачем мирозданию плодить лишние сущности, если эти сущности все равно никогда не поймут друг друга, вернее – не захотят понять?

– Послушайте, Червоточин… – Корнелий поднес руку к лицу, словно хотел потереть пальцем висок, где внезапно вспыхнула резкая боль, но тут же убрал, вспомнив про демпфер-скаф. – Что-то я вас не пойму. Если вы не желаете делиться своими знаниями, зачем преследовали нас? Вам следовало позволить нам уйти на «Тахмасибе», ведь из-за вашего безумства мы оказались… мы оказались в слое Юрковского – Крутикова, откуда нет возврата.

– Если бы в мироздании обитал бог, он бы нуждался в собеседниках, – усмехнулся Червоточин. – С некоторых пор я стал тяготиться одиночеством, уважаемый Корнелий…

– И я даже догадываюсь с каких, – пробормотал комиссар.

– Но больше меня расстроило ваше похищение анклава. У меня на него весьма интересные планы. Жена вложила в эксперимент массу усилий, но зашоренность не позволяет ей взглянуть на творение рук своих в более широкой перспективе.

– Я подозреваю, что на «Тахмасибе» заперты только мы трое, а вы способны покинуть корабль в любое время. Так?

И тут Червоточин сделал нечто ни на что непохожее. Он поднял указательный палец, облитый зеркальной пленкой демпфер-скафа, к глухому зеркальному кругляку шлема и резким движением пересек его на том уровне, где следовало находиться рту. Палец погрузился в похожую на ртуть субстанцию, сделал полукруг, а когда Червоточин опустил руку, то Корнелий содрогнулся от отвращения – на безликой маске возник широко улыбающийся рот, причем во всех анатомических подробностях, вплоть до того, что между приоткрытых в усмешке губ виднелись такие же зеркальные зубы. И еще Корнелию почудилось – захохочи Червоточин во все горло, и возникнет язык. Такой же зеркальный. Но раздвоенный. Как у змия.

– Не переживайте, Корнелий. Право, я не самый положительный герой в системе Юпитера, но не покину вас до самого конца. Конечно, я и пальцем не ударю починить древнюю колымагу, вынырнувшую из недр вашего сознания, Корнелий, или, точнее, сошедшую со страниц одной из ваших книжек, потому как не вижу смысла тянуться к правому уху через левое колено. Но у вас всех будет выбор. Вы всегда можете присоединиться ко мне. – Движение губ из зеркальной субстанции полностью соответствовало артикуляции слов. – Слиться со мной так, как сделали остальные. Вы не представляете, какой уровень возможностей вам откроется… Впрочем, не смею настаивать. Свобода воли – есть свобода воли, и даже творцу негоже ее нарушать.