Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Так точно! Значит, не показалось…

– Не показалось, – подтвердила Нить. – Я их вижу. Что это, Телониус?

Но он уже полностью овладел собой. Отметил, сколько потеряно времени на то, что не имело никакого отношения к спасению корабля, – непозволительно много, а значит, следует торопиться.

– Не знаю. Не важно. Сейчас не важно. А что важно, знаешь?

– Проверить отражатель и отмаркировать поврежденные участки мезонного слоя, – отрапортовала Нить.

– Правильно, – одобрил Телониус. – Но у каждой работы должен иметься практический смысл. Для чего маркировка поврежденных участков?

– Согласно инструкции так положено действовать в аварийной ситуации, – отрапортовала Нить, и только теперь сообразила, что в инструкции этого самого практического смысла в явном виде не указано. Хотя он наверняка имелся. – Для того, чтобы их отремонтировать, так? – неуверенно спросила она.

Строго говоря, подобная возможность на прямоточнике предполагалась. В несущих импульсных движителях имелись реакторы по производству мезона, а также аварийные роботы-мезоноукладчики. Они могли устранить повреждения в отражателе, однако загвоздка в том, что рассчитаны они на восстановление небольших участков – считаные проценты поверхности зеркала, да и времени такой ремонт отнимал непозволительно много. В общем, собственными ресурсами «Тахмасибу» отражатель не восстановить, а значит – не запустить и прямоточник. Все это Нить поняла, прежде чем Телониус заговорил:

– Отражатель нам не починить. А заниматься безнадежным делом, да еще и в безнадежном положении – верх глупости и расточительства скудных ресурсов, не находишь? – Он вспомнил отражение в зеркале загадочного лика из глубин атмосферы Юпитера. Что ж, так и пребывать тебе с трещиной на все времена, увы…

– Нахожу, – согласилась Нить. – Но их все равно больше не на что тратить. Скоро гравитация возрастет настолько, что… демпфер-скафандры не помогут… – К изумлению ее самой, у нее дрогнул голос, а глаза подозрительно увлажнились, как у какой-нибудь стажерки, в первый раз попавшей в учебную аварийную ситуацию и вообразившей, будто ей грозит смертельная опасность.

– Надежда есть, – сказал Телониус нарочито бодро, словно ощутив слабину в голосе девушки. – Наша с тобой задача, Нить, отыскать в этом лабиринте достаточно большой участок, где мезонный слой отражателя не поврежден. Понимаешь?

– Нет, – ответила Нить. – То есть пока нет… Зачем?

– Затем, чтобы перенастроить ковши-заборщики на уцелевший участок и попытаться развить тягу, которая поднимет корабль отсюда. Виды здесь великолепны, но не вечность ими любоваться. Не находишь?

– Думаете, это… это сработает?

– Ну, кибернетический мозг корабля пока не нашел ошибок в моих частных предположениях, – сказал Телониус. – Он даже выдал оценочную площадь нужного нам участка, так что дело за малым… с твоей помощью, конечно. Ты готова?

Нить прислушалась к себе. Сказанное Телониусом внушало надежду, крохотную, но все же надежду. ибо где гарантия отыскать участок нужной площади, а главное – развить необходимую для всплытия из атмосферы планеты тягу. Планета… Нет, Юпитер не планета. Сложись обстоятельства иначе, и в его недрах вспыхнула бы термоядерная реакция, превратив газовый гигант в полноценную звезду. То, что известно о рождении звезд и формировании планетарных систем, одиночная звезда, какой являлось Солнце, – скорее исключение из правил. Звезды обычно рождаются парами, чаще двойными парами, а еще чаще – скоплениями, которые затем под влиянием внутренних и внешних гравитационных резонансов разрушались на двойни и тройни. Однако двойнику Солнца родиться не удалось, скорее всего случилось нечто катастрофическое, и зародыш звезды-двойника распался в утробе звездообразования на отдельные сгустки. Вот так и возникли газовые планеты-гиганты – Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун. Рудименты неудачного звездного метоза.

Червоточин стоял спиной к Корнелию и смотрел в бездну, куда падал «Тахмасиб». Чередование облачных слоев создавало ощущение нереальности происходящего словно вокруг простирался нарисованный мир, пространство объемной картины, кем-то и когда-то нарисованной. Туда их угораздило попасть. А может, они – часть этой картины? Неотъемлемый мазок пейзажа, нарисованного художником. Вырваться невозможно. Не может стать реальным то, что кем-то и когда-то придумано… или может?