Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

Чем удостоилась? А вот чем.

Ведь это она первая из детей Ашогеорна стала вопрошать отца, что же значат их имена. И поставила его в тупик. О значении-то имён называтель и не подумал. Как человек прямодушный, честно сказал дочери: «Отстань, сам не знаю». И лишь после выспросил всё, что надо, у проходящего через Гуцегу мудреца. Но то случилось намного-намного позже, хотя и раньше, чем Кешла выросла. Так что и нам забегать не след.

Да уж. Когда драконоборец давал имена собственным детям от спасённой царевны, то даже сам диву давался, что за странные выходили имена: Глелдав, Двавр, Кешла, Керокегер, Шувшер. Думал Ашогеорн, что чудные эти созвучия ровным счётом ничего не значат, но тут он, конечно, просчитался.

Семья Ашогеорна жила в лугах Гуцегу, в местности, в которой в ту пору люди не селились, так что странности детских имён в округе и удивляться-то было некому. Но то — до поры. До той самой, до которой мы покуда не забегали, а тут она и сама подошла.

Как-то мудрец Авдрам, шедший по дороге из Адовадаи в Менг, забрёл в гости к драконоборцу, услышал эти имена и узнал драконий язык. Герой Ашогеорн никогда не изучал этого языка, но, как оказалось, успешно им воспользовался. Имена мальчиков, как их истолковал Авдрам, все относились к разным этапам драконоборчества, имя же девочки означало «кормилица драконов».

Мудрец истолковал, да и пошёл себе дальше, а Элла и Ашогеорн, пока сами не забыли, поспешили обрадовать детей. «А что значит «кормилица драконов», а?» — нахмурилась тогда Кешла.

Ей не ответили, но над вопросом задумались. Ашогеорн так ни к чему и не пришёл, зато Элла потихоньку спросила у Лунного Пламени: «Значит, Кешле суждено повторить мою судьбу?». «И не только ей», — был ответ; видать, в особо торжественных случаях жемчужина ей отвечала.

Из всех пятерых детей секретом собственного имени заинтересовалась только девочка, потому не удивительно, что с трудом добытое значение остальных имён и сами они позабыли, и целые поколения сказителей.

А Кешла — та не забыла. Она продолжала вопрошать.

«А если я не хочу быть кормилицей драконов?» — спрашивала она.

— Вот-вот! — воскликнула Марципарина. — Кешле не хотелось, да и мне, положа руку на сердце, не очень-то хочется. Неужели нет выхода? Никакого выхода — ни у неё, ни у меня?

— Выход-то есть, — отвечал Эйуой, — но, чтобы его отыскать, надо сперва войти. Кто не вошёл, ведь тот, наверное, и не выйдет?

— Да, наверное. Но куда войти? — спохватилась Лулу.

— В легенду.

Ну да, в легенду. Куда же ещё?

Кешла своё место в легенде заслужила не только происхождением, но и тонким умом. Её старшие и младшие братья не стали доискиваться глубинных причин своих наименований — и потому были вынуждены свои предназначения просто выполнить, без какого-либо свободного выбора. Она же ради самой возможности выбора стала бунтовать.

«Нет, в кормилицы драконов я точно не пойду!» — так и сказала родителям. «Ну ладно!» — принял к сведению Ашогеорн. Ему-то что, в самом деле? Но Эллу слова дочери зацепили: «Ты что, не любишь драконов? — спросила она. — Или ты ненавидишь своего сводного брата Драеладра?».

Кешла ответила, что к Драеладру недобрых чувств она не испытывает, да и среди других драконов наблюдала парочку вполне симпатичных. Но сама постановка вопроса её не устраивает. Кто за неё решил, что ей быть «кормилицей драконов»? Почему не спросили у неё самой?

«Не хочешь — не надо! — сказал тогда любитель простых решений Ашогеорн. — Так и быть, выйдешь замуж за человека». Стоило ему это произнести, как в ушах Кешлы раздалось осторожное злое хихикание на пределе слышимости — верный признак неверного выбора.

«Кто смеётся?» — резко спросила она. Нет, никто не смеялся. Домашние к ней обратили самые серьёзные лица.

«Нам не должно смеяться, — сказала мать Элла, — нам должно с одобрением прислушиваться к мудрым решениям Ашогеорна». Считала ли она своего прямолинейного муженька образцом мудрости — вилами по воде писано, но вела себя в точности, как должно. И, наверное, зря, ибо герой-драконоборец в такие моменты немилосердно зазнавался. Или не зря, ибо у зазнавшегося героя получала многое важное для себя.

Но как было поступить Кешле, слушая мерзкий хохоток в ушах? Она подумала и решила: смех безответственный, смех анонимный, к тому же он тщится обесценить именно то решение, в котором отец в кои-то веки прислушался к единственной дочери.

«Ты прав, отец, — объявила она, — я согласна выйти замуж за человека». И как только Кешла такое сказала, хохот в ушах усилился, стал болезненно-оглушительным и с откровенной издевкой — впору пожелать себе сразу оглохнуть, чтобы подобного больше не слыхивать.