Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

Годунов попытался пошевелиться и почувствовал, что не может: навалилась незримая тяжесть. Попытался крикнуть — и понял, что голоса тоже не стало.

Человек тем временем сошел с лестницы и повернулся к Годунову лицом.

Перед онемевшим боярином стоял князь Курбский.

Был он в расстегнутой венгерке коричнево-бЕлкового цвета и в мохнатой шапке по самые брови. Серые порты были заправлены в сапоги — высокие, с сияющими голенищами. Борода аккуратно подровнена, усы ухожены, лик благообразен. Всем бы хорош был воевода, кабы не портили его уродливые шрамы на шее…

— Ну что? — спросил он. — Не скучали тут без меня?

Голос был хриплым и каким-то деревянным. Годунову подумалось вдруг, что криворукий вологодский конвойный, рубивший князю голову в три приема , мало что всю шею изуродовал, так еще и связки, похоже, размозжил так, что их пришлось отдельно сшивать, суровыми нитками.

А вот следующей мыслью стало: «Неужто это не пустые слухи, и сатанинский доктор, Менгеле, вправду выучился ЭТОМУ? Оживлять и призывать на службу покойников?»

— Ты меня не бойся, — седые усы князя шевельнулись, как бы обозначая улыбку. — Я тебя не трону, ты не беспокойся. Пришел вот воздать предобрейшим за презлейшее, хех!

Слова эти Годунова не успокоили совершенно — скорее наоборот. Зато судорога, сжимавшая челюсти, отпустила.

— Ты живой? — задал он главный вопрос.

— Спятил, что ли? — заскрипело в темноте. — Запамятовал, как мне голову рубили?

— Откуда тогда сам явился? — задал Годунов второй главный вопрос.

— Да уж не из райских обителей. Не такой я жизни был человек, чтобы в рай взяли. Мог бы и в самое пекло влететь, да вы мне пособили. Ибо убит я был без вины, аки агнец жертвенный заклан… А посему ада я избег. Отвели мне для пребывания вечность типовую малобюджетную.

— Это как же? — заинтересовался Годунов.

— А вот так. Одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки. Зато пиво приносят. Слабенькое, но зато сколько хошь. С него даже до ветру ходить не надобно — само всё впитывается.

Годунов машинально отметил, что покойник, и при жизни дородный, после смерти совсем уж неприлично раздобрел.

— А кто пиво приносит? — решил он уточнить на всякий случай. — Пауки?

— Бесенята мелкие. Их там ботами называют. Глупый народишко, подай-принеси. Рассказать что-то могут, но только из прошлых времен, и на вопросы не отвечая… — Курбский зевнул, прикрывая рот ладонью. — Ну хоть с тобой поболтаю. Устроил мне такую возможность владыка мира сего.

— Диавол? — прошептал Годунов.

Курбский услышал.

— Ну зачем же дьявол, — снисходительно поморщился обезглавленный воевода. — Сам он себя не иначе как архангелом именует… Ну да это наши дела, покойницкие. Давай-ка про живых. Вот скажи мне, Борис Феодорович. Это ведь ты Ливонскому вору тайны наши доносишь. Скажи, в чем дело? Чем тебе Ивашка-подлец платит? Чего ты не имеешь?

Боярин приободрился. Разговор пошел о вещах здешних, понятных.

— В такого рода делах и на таком уровне, — назидательно поведал он, — про «плату» говорить вообще смешно. А вот что я «имею» — это вопрос другой. Я, конечно, сильнее и Пимена, и Цепеня, — тут он на секунду запнулся, едва не добавив вслух: «По крайней мере, был до недавнего времени». — Но вот если эти двое всерьез стакнутся меж собой, на этой самой почве — мне конец. Что тут делать? — искать друзей сильных. А где их искать? Известно где: «враг моего врага — мой друг». Ну или хотя бы союзник.

— А царь Иван, — продолжил он, не дождавшись ответа Курбского, — уж точно ни Цепешу, ни Пимену не друг. Кровососы вообще никому не товарищи, а с Пименом их разделяет насмерть вопрос церковный. У Иоанна католики с лютеранами в большие начальники иной раз выбиваются, а иудеи не только по меняльным лавкам сидят, но и в приказах служат — а такие порядки не всякому православному по нраву. Помнится, ты и сам кипятился насчет ихнего новгородского « Плати налоги, да и молись хоть черту в ступе » — ну а уж Пимена-то от таких слов и вовсе кондрашка хватит!

— Ну а мне — куда деваться? — подытожил боярин. — Кровь я не пью, а лоб крещу — но Об пол не разбиваю. Так что наше с царем Иваном… — он чуть призадумался, подбирая слово, — общение, — (слово нашлось), — вполне естественно вытекает из сути политики.

— Ишь ты, — Курбский склонил голову на плечо, как умная собака, слушающая хозяина. — Это, значит, по твоей науке так выходит… И что, все так делают?