Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Весь ужас состоял в том, что здесь открывался такой же точно пустой участок, с которым Гонгора уже разминулся и с которого едва не сорвался. Гонгора не выдержал, закрыл глаза. В нескольких метрах дальше выступающий камень изображал резкий профиль какого-то угрюмого зверя. Хищную птицу это тоже напоминало. Воющего на луну лысого пса. Ему, в общем-то, было на это наплевать, сейчас Гонгоре было не до подробностей, он бы дорого дал, чтобы только удалось до него добраться. Дорога за ним делалась как будто много проще, но его опыту не соответствовал отвесный участок перед ним. Новый шаг, новое движение, успешная попытка снова остаться живым и глубокий вздох, словно инструментом высшей арбитражной комиссии немедленно отмечался тоненьким металлическим звоночком, он даже помогал ему. Его старый именной нож, рука судьбы на нем. Сейчас хотелось только одного, держать глаза закрытыми, ничего не слышать и не бороться больше за право делать новые ошибки, проигрывать и наносить ответные удары. Он был глубоко уверен сейчас, что, если уйдет отсюда живым, никогда не допустит больше ни одной ошибки. Он очень уcтал.

Мягкое предохранительное кольцо на тяжелой текстолитовой рукояти на всякий случай удерживало нож в тисненой потертой коже старых ножен, стальное колечко на голой резной голове слепого грифа то и дело тонюсенько позвякивало, каждый раз соприкасаясь с металлическим содержанием ребристого грубого ухвата. Гонгора сделал шаг, перенес центр тяжести, бросил взгляд выше, попробовал стену пальцами, взялся покрепче, уже не таясь, он представил себе по самую рукоятку вбитый топором в трещину нож, как он пропускает через сварное кольцо узорчатый трос. Поздно, подумал он. Спускаться вниз без ножа очень не хотелось.

Гонгора занес плечо, вытянул над собой руку до предела и застыл в неудобном положении, напрягшись всем телом, полубессознательно ожидал, что камни под ним не выдержат и пойдут из гнезд. Нужно было убираться с них немедленно, но он не мог взяться за щель дальше, ноздреватую, с удобными для захвата гранями. «Пес» с плоским широким черепом висел уже совсем неподалеку. Там торчал уже даже не «пес», а скорее рог, могучий каменный рог, неровно обрубленный ударом каменной ладони. Гонгора очень медленно вернул локоть, прижал руку к стенке, осмотрелся в задумчивости и побарабанил пальцами по шершавой плоскости. Серая, сырая, мелкая, с порыжелым вкраплением пыль покрывала собой всю внешнюю область руки, собираясь в проймах, в прилегающих к косточкам неровностях, сворачиваясь всюду микроскопическими елочками ближе к запястью, где лоснились от влаги вздутые бугорки и вены с четко отмытой по сторонам в углубления черной пыльцой. Если пальцы трясутся, вспомнилось ему, держи их в карманах. В нем орали не своими голосами все чувства, требуя сваливать отсюда, не важно куда, только подальше и как можно скорее, но он не двигался, лишь парализовано прикидывал в голове пройденное. Возвращаться отсюда поздно, дважды такой фокус не получится, и не дотянуться. Прыгнуть разве что. Рядом же. Положиться на везенье и прыгнуть. Вот так. Вот так люди в горах и разбиваются, подумал он. Где-то под сердцем волоком разливалось омерзительное дыхание ледяного вакуума. Рассказать только потом некому. Когда в горах приходят мысли о прыжках со стены на стену – значит все, человек уже выдохся. Допрыгался. Вверх дороги тоже теперь видно не было. Может быть, со страховкой и со свежими силами, и не сейчас, на это сейчас у него не оставалось сил. Гонгора чувствовал, что тут камням не удержать его. Он не знал, на что решиться, где то единственно верное движение и есть ли оно здесь, он не знал, что здесь верно, a от чего опытный человек бы воздержался, он вообще не видел тут верного решения, этот уступ стал его ловушкой. Все, одернул он себя, раньше надо было причитать. Кое-какие силы еще оставались, раз он еще не сорвался, Гонгора устал висеть тут, он хотел жить, он в любом случае не думал умирать вот так, шагнув вниз, как в затянувшемся кошмаре, такие вещи хорошо наблюдать, утопая в мягком кресле, у огня, имея пульт дистанционного управления на расстоянии вытянутой руки. Ведь мог бы жить, снова сказал он себе. Надо же было догадаться, тут одному не пройти, нет, надо тащиться сюда с Лисом. Шли бы и шли бы себе, горя не знали. Жевали бы листья. Обязательно нужно сократить… Тише, пипа, сказал ему бес противоречия, тише, нельзя же все предусмотреть.

Гонгора вдруг с предельной отчетливостью увидел перед глазами очертания фигуры в летных штанах, бесновавшихся на ветру, в плотно подпоясанной альпийской ветровке и с засученными рукавами. Фигура размахивала руками, задевая за острые края иззубренных парапетов, брала в свободном полете то, к чему стремилась, делаясь, все меньше и меньше, уходя к далекому темному дну сырого ущелья; он видел Улисса, потрясенного и забытого, слышал его бесконечный, жуткий, ни с чем не сравнимый вой-плачь, растянутый на все его длинные одинокие ночи, множимый мертвым эхом, уносимый унылым эхом, бессильно тревожившим тишину пустых гор. Вот этого он не хотел. Это было так нестерпимо и страшно, что он перестал чувствовать под ногами опору. Перехваченное горло готовилось непроизвольно исторгнуть из пересохших недр дикий каркающий звук, когда нога неожиданно рванулась, камень пошел в сторону и сразу же парализовано напряглись все измученные мышцы. Ступня, не дожидаясь команды с силой оттолкнув от себя предательски податливый пласт, помогая высвободиться, едва не увязнув в наслоениях щебня, а совершенно бесчувственные пальцы уже держались за широкий выступ, идущий по самой кромке «рога». Гонгора повисел, приходя в себя, чувствуя, как здорово ударился пахом во что-то, вздохнул, дернулся, закрепляя онемевшие пальцы на новом рубеже, и быстро нащупал ногой опору. Легкий озноб и томительное ожидание. Камень выдержал.