Мария Вой - Дети Аллурии. Штурм

– Ну и что же мне делать? – бормотал он, обращаясь к немым камням. – Это и есть знак? Но если так, то я не совсем понимаю, что мне делать теперь. Объясни, покажи, разжуй дураку…

– Ты говоришь со скалой? – спросила Тавни, когда Стормара вернулся к ней.

– Не со скалой – с Островом, – как ни в чем не бывало ответил он. – Вообще-то для этого скала не нужна, но мне нравится Мудрец за его сходство со мной, что ли.

Тавни нахмурилась, едва сдерживая раздражение.

– С Островом?

– Я вроде тысячу раз рассказывал, что любое место, где живут люди, и само становится живым, – не оборачиваясь ответил старик.

– Это же все сказки! – раздраженно ответила Тавни; такие моменты, когда Стормара выкручивался из неудобных ситуаций при помощи безумного поведения, всю жизнь выводили ее из себя. – Сам только и твердишь, что все, что ты говорил – сказки и выдумки.

– Сказки так сказки. – Он вдруг обернулся и устало посмотрел на нее. Его холодные глаза снова стали глазами Сказочника – и он постарел и осунулся. – Только из-за этого мне нельзя поговорить со скалой, когда я опечален и зол?

– Будет ли в моей жизни такой день, когда ты и Гроулис перестанете говорить дурацкими загадками, как будто я младенец и все равно ничего не понимаю?

Стормара пожал плечами и направился домой.

Ночь заунывно и протяжно взвыла. В ее крике было что-то от скрежета металла, воя большого зверя и ворчания морской волны – и странный этот крик разрезал тишину, и лунный свет, и сон Отщепенцев, и покой воронов, угомонившихся к ночи. А за ним явилось Нечто.

Оно шло, темно-серое, выбрасывая из бесформенного тела на мощеную дорогу толстые ноги. Не гладкое, не мохнатое, не чешуйчатое, не пернатое, но живое; не отвратительное и не угрожающее, но приближаться к нему было страшно. Ползти ему было тяжело – с холки до кончиков лап оно было увешано каким-то мусором, железом, тряпьем и бог еще знает чем – в свете тусклых фонарей разглядеть было трудно.

Дойдя до рынка, оно обнаружило в себе нос и пасть и стало слепо шарить по пустым, но пахнущим рыбой, мясом и травами прилавкам, и, ничего не найдя, улеглось в самом центре главной площади на цветах и уснуло под своим причудливым грузом. Весь его несчастный вид молил о помощи.

Наутро на главной площади яблоку было негде упасть. Даже вчерашнее прибытие нового Отщепенца не вызвало такого переполоха, как возникновение странной живой массы, тихо поскуливавшей о помощи. Даже в свете дня было трудно понять, что это за зверь. Все ученые, мастера и их ученики собрались вокруг диковины, рассматривая, зарисовывая ее и переругиваясь между собой, пока она вела себя смирно. Градоправитель и его приближенные в отдалении встревоженно совещались о том, что можно сделать, чтобы заставить Нечто уйти, откуда пришло. Правда, было совсем неясно, где такое большое и шумное существо могло обитать, так что его по сей день не видела ни одна живая душа; впрочем, Кеслана Дуора это почти не интересовало. Он хмурился, чесал второй подбородок и напряженно думал, что делать, если Нечто так и останется лежать.

– Простите мне мой вопрос на грани дозволенного, милая Ива, – обратился бывший ученый-океановед к Иве, – но не встречали ли вы подобных существ у себя на родине?

– Я бы сразу сказала, – вздохнула Ива. – Бедняга, кем бы оно ни было. Я до сих пор не могу понять, где у него голова, а где нога, но чувствую, что сейчас ему совсем несладко.

– Потому что оно голодное, – предположил мальчишка-подмастерье и, прежде чем кто-либо успел хоть что-то сделать или сказать, кинул в Нечто яблоко.

Неизвестно, как существу удалось предугадать траекторию плода – но в тот же миг в месте, куда должно было стукнуть его яблоко, разверзлась большая беззубая пасть и проглотила подарок мальчика, опешившего от собственной наглости.

Нечто издало удовлетворенное урчание, зашевелилось, перевернулось, и приподняло выступ, который, кажется, был его головой.

– Несите еду, – закричал Кеслан. – Оно голодное. Надо накормить его!

Толпа Отщепенцев пришла в движение, как потревоженный пчелиный улей. Женщины, мужчины, дети бросились на рынок и поволокли к центру площади все съестное, что попадало под руку. Поначалу люди кидали еду на приличном расстоянии прямо в Нечто, чей беззлобный рот существа открывался, поглощал и снова раскрывался в немой просьбе. Затем Отщепенцы осмелели и укладывали подношения в пасть почти заботливо.