Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл

— Не замай священное — оно освещает! — закричал безухий.

— Все хорошо, — утешила его Арета. — Не волнуйся, пожалуйста.

По счастью, какао принесли быстро. И дозу транквилизатора. Десять минут спустя Частота вспомнил, что не знает французского. Хеймдаль тоже начал успокаиваться, и его речь и дыхание вернулись к норме.

— Нейрологическое программирование, — вынес вердикт безухий, окончательно оправившись. — Криптолингвистика. Где ты этому научился?

— П… по… понятия не имею, — пробормотал Чистотец. Мир поистине сошел с ума.

Арета, умевшая улавливать перемены настроения, позаботилась, чтобы у Чистотца было достаточно какао. Кем бы ни был этот светловолосый, он не походил ни на одного из бомжей, изгоев или шпионов, с которыми сатьяграхи сталкивались раньше.

— Пора к доктору Будь-Здрав. Действие твоего лекарства кончается.

— Ты не сказала, что сама слышала, Арета, — заметила Натассиа, когда трансвестит уже подошла к пологу на молнии.

— Я услышала слова «Стремись воссоединить бога в себе с Божеством во Вселенной», — ответила бывший юрист. — И это до чертиков меня напугало.

Чистотца отвели в другую часть лагеря: здесь тоже обитали увечные, но на сей раз полулюди-полумашины.

— Почти на месте, — сказала Арета, радуясь, что Флип-Флоп и Толстый идут за ними по пятам.

Они миновали двух эфиопских мальчиков, охранявших чаны для замешивания теста под пончики: в одном извивались угри, другой как будто кишел пресноводными крокодильчиками размером не больше сардины. Из темноты притащился и проворчал что-то пес.

— Большой Бой Бвау! — рявкнула трансвестит этому дряхлому ротвейлеру, чья голова пряталась под стальным намордником, охватывавшим весь череп.

Одну из передних лап твари заменяла клешня робота, задние лапы были встроены в каркас на колесах, взятый от старой тележки для гольфа. Опустившись на колени, Чистотец погладил мокрые от слюны брылы, но тут вдруг прибежал худой белый человек, опутанный новогодним дождиком и в странном головном уборе из антикварного лотерейного колеса (внутри которого еще подпрыгивали несколько лотерейных шаров из слоновой кости) и завопил:

— Повезло! Повезло! Повезло! Повезло! Каждый тянет за себя!

— Тебя предупреждали не отпускать этого монстра одного, Гроди! — одернула его Арета.

— Еще не тащил, еще не тащил! — пискнул Гроди и запрыгал на месте, от чего в колесе застучали шары.

Чистотец заметил, что, так сказать, головной убор Гроди загадочным образом походил на намордник пса.

— Зачем вытягивать шар?

— Повезло, повезло, повезло… Каждый тянет за себя! — ответил Гроди и встряхнулся, так что зашуршал дождик и загремели шары.

— Ты же видишь, на шарах нет номеров, — прошептала Арета. — По нему не скажешь, но когда-то Гроди был превосходным нейрохимиком, пока не подсел на так называемые «усилители интеллекта».

— Он любит пса, — пробормотал Чистотец, когда худой человечек, по-прежнему громыхая и шурша, исчез среди теней, а Большой Бвау заскрипел следом.

— Пойдем, — поторопила Арета. — Пора познакомиться с доктором Будь-Здрав.

Еще через несколько шагов они оказались у дверей машины «скорой помощи», выуженной изреки Гарлем. Корпус машины проржавел и был прошит пулями, но его подлатали (с изрядной долей воображения), и на крыше красовалась дорогая спутниковая тарелка и мудреное оборудование «Беспроводной Информационной Системы Передачи Интегрированных Данных», в просторечии называемой БИСПИД.

— Что внутри? — поинтересовался Чистотец.

— Мир знаний, — отозвалась Арета. — Уйма глупых идей. Как шляпа Гроди — лотерея. Но, возможно, мы поймем, как тебя лечить.

Она велела ему лечь на носилки и начала подсоединять к его голове датчики. Надпись на потолке гласила: «В случае непредвиденной ситуации вас вернут в ваше собственное тело».

— Больно будет? — спросил Чистотец.

— Боль помогает, дитя. Просто расслабься. Я пришлю кое-кого, когда будешь готов.

Поначалу ничего не происходило. Потом появилось мирное, но отчетливое ощущение, что машина заполняется водой и что он плывет. Потом покачивание превратилось в горизонтальное движение. Скорость возросла, его начало кружить. Все быстрее, все круче, пока он не почувствовал, что сперва растягивается, потом взрывается, и части его разломанного «Я» скользят в черном алмазном воздухе, превращаясь в головоломку-паззл, а та в свою очередь оживает. Картина его пробуждения… Он словно бы скользил по узкому помосту, пока не очутился на сцене лицом к лицу с крошечной старушкой в огромных очках с толстыми стеклами.