Иван Логинов - Призванный. Возможно, баллада.

Хохлатый слегка поворачивает шею и косит круглым глазом.

– Похоже, никуда от тебя уже не денешься, – усмехается Брайан. – Еще возле руин зародилось подозрение, что это надолго. Кстати, почему я тебя после того не видал, не слыхал?

– Так хоррронился, клюв без дела не ррразевал. А то ведь отловят и снова в клетку. А затем бррросят в ррразваливающемся баррраке! Корррмись потом опять мокрррицами, мерррзость какая!

– А гнездо свое ты где устроил?

– На складе, в отдушине.

– В нее ж братуха пустые банки выбрасывает.

– Ну да, уворррачиваться пррриходилось. Зато всегда в курррсе оказывался!

– Прав был твой бывший хозяин, шпион ты по натуре.

– Осталось лишь выяснить, на кого ррработаю! Схватить за грррудки и трррясти, пока не пррризнаюсь!

– Ну, с работодателями тут действительно напряженно, беру неуместное слово обратно и приношу извинения. Заодно напомни свое имя.

– Нету у меня имени, – отворачивается попугай.

– Но профессор же твой как-то тебя звал.

– Да сам он дурррак был!

– Понятно. Тогда придумай новое.

– Есть у меня на пррримете одно… – загадочно тянет попугай. – Я к себе так и обррращаюсь в последний месяц…

– Назови.

– Не могу.

– Секретное, что ли? Сакральное?

– Вррроде того. В смысле, стесняюсь.

– Как насмелишься, поведай, а пока я тебя буду звать хохлатый.

– Хохлатый? – переспрашивает попугай. – Хохол, хохлатка. Курррей так зовут, а не благоррроднейших птиц!

– Значит, картавый.

– Почему это каррртавый? – опешивает попугай.

– Потому что картавишь.

– С чего ты взял?

– Слышу.

– Ерррунда какая, я грррассирррую!

– Прикажешь величать тебя грассером? Через е с двумя точками?

– Да, в общем, тоже … на позеррра похоже.

– Возвращаемся к тому, с чего и начинали, не нравится – придумай сам. Какое-нибудь другое, которое не постесняешься обнародовать. Мирское, для повседневной, так сказать, носки.

– Попррробую… – скучным голосом произносит попугай, затем снова оживляется: – Ну а тебя-то, хозяин, можно мне хотя бы изррредка называть настоящим именем? Очень уж оно пррриятно для пррроизнесения: Брррайан!

– Погоди, а откуда оно тебе известно? По имени ко мне здесь никто не обращался.

– Откуда, откуда. Я столько живу, что успел перррезабыть, откуда чего знаю!

– И сколько же тебе лет?

– Со счета давно сбился.

– А родился когда?

– Ррродился?

– Появился на свет.

– Все ррравно непонятно. Я всегда был, сколько помню.

– Ох, непрост ты, пернатый, – качает головою Брайан. – Сильно непрост. Чую, и отвязаться от тебя не получится, пустые хлопоты. Так что пошли. Или полетели.

– Хозяин, а можно я немножко на плече у тебя посижу? А то объелся вррроде. Тут у поворррота лещинновая ррроща и орррехов прррорррва!

– Ладно, садись. Только раскаты умерь, в черепе дребезжит.

– Я буду старрраться! – кричит спорхнувший попугай в левое ухо.

– Лучше не надо, от стараний у тебя еще круче выходит. Просто восклицательные знаки убери. В смысле, ори поменьше.

– Добрро, – тщательно выговаривает хохлатый, переводя «р» в аффрикаты.

– Уже терпимее, – оценивает Брайан. – Так держать. Поехали.

Прямая в горизонтальной проекции дорога спускается в ложбину и взбирается на следующий холм. Затем снова ныряет вниз.

– Карртон, карртуз, каррапуз, – бормочет картавый апарт, затем не выдерживает: – Ага, еще курргуз с куррдюком! Тьфу, прропасть! Хозяин, все рравно кррасивее того, что я себе еще месяц назад выбррал, уже не прридумать! Прринципиально!

– Тогда делись, какое имя ты себе выбрал.

Хохлатый приосанивается на плече:

– Бррайан, конечно!

Теперь уже Брайан опешивает:

– Брайан?

– Бррайан!

– Не пойдет!

– Почему? Плохо звучит?

– Звучит нормально, но Брайан у нас уже есть.

– Ну и что? Еще будет! С Бррайанами перреборр невозможен!

– Исключено, Брайан только один. И вовсе не ты.

Попугай взвивается в воздух, трепеща крыльями, зависает перед лицом и визгливо орет, только что не брызжа слюной:

– Это нечестно, хозяин! Ты захватил себе самое лучшее имя и никому не даешь им воспользоваться! Ты узуррпаторр!

– А еще тиран и самодур. Заратустра шпрахт. Ферштейн? Или моргать примешься?

Хохлатый сникает, возвращается на плечо, правда, уже другое, и некоторое время едет молча, глядя строго вправо.

По той же руке на дне очередной ложбины обнаруживается прогал в стене вековых сосен, поросший хилым разноосинником. Ответвляющаяся дорога явно была простой грунтовкой, ничем кроме подвернувшегося слова не крытой. Но пробраться можно, так что свое пока не станем вплетать.