Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 11

Парень этот перебирает железки, что-то в уме прикидывает, а мы стоим, на него глаза пялим. Старичок - в шляпе-то, наконец, не выдержал, спрашивает:

- Простите, молодой Человек… Я вот смотрю на вас, и мне любопытно знать: зачем это вам? Ну, вот эта штука, например?

Старичок улыбнулся. И парень этот тоже посмотрел на него и улыбнулся. И (улыбка детская, светлая, сразу видно: хороший парень.

- А эта штука, - говорит, - от электромотора. И тут очень интересно рыться.

- Да что ж тут интересного? - это опять старичок-то.

- Ну, а как же? - говорит". - Возьмешь такую вот вещь в руки - и сразу же мысль начинает работать: что это такое? Почему и для чего она так сделана? Ведь эти железки и гайки сделаны не с бухты-барахты, а по законам механики. В них мысль человеческая. А кроме того все это вот зря валяется, без всякого смысла, как мертвые части какого-то тела. А если соединить их с толком, получится механизм, машина, все это оживет и может принести большую пользу человеку.

- А-а, вот вы как рассуждаете, - сказал старичок и уже с таким уважением к парню-то этому.

А парень вдруг вроде как застеснялся. Сел на корточки и стал ворошить железки. Старичок отошел. А я все стою. Парень спросил у продавца:

- Есть у тебя еще такие? - и показал ему какую-то железку.

- Какие?… Эти-то? Есть, только дома.

- Слушай, - говорит, - я тебя очень прошу: принеси их в следующее воскресенье. Я их все возьму.

Расплатился за какие-то винты да железки и ушел.

Я еще потолкался немного на рынке и домой пошел. Иду, и не выходит у меня из головы этот парень. Очень он мне понравился, и, чтоб так кто про железки говорил, я никогда еще не слышал.

Ну, хорошо. Прихожу домой. У меня брат был, старше меня лет на пять, тоже в промышленном училище учился. Я стал у него допытываться: не знает ли он, что это за парень, какого я сейчас на толкучем видел? Он подумал, подумал.

- Нет, - говорит, - не знаю. Мало ли у нас всякого народа учится.

А через год, весной, пошли мы раз с братом в баню. Вечером это дело было, в субботу. Вымылись, выпарились, идем с узелками подмышкой домой по Мало-Федоровской улице. Проходим мимо какого-то кривого домишки. Как раз перед ним у крыльца фонарь горит, крыльцо скособочилось, над крыльцом вывеска «Меблированные комнаты».

- Стой, - брат говорит, - зайдем сюда, тут наши ребята живут.

Ну, что же, я с удовольствием, конечно. Входим на крыльцо, потом в коридор - узкий, длинный, как гроб. И тьма в коридоре-то. Одна жестяная керосиновая лампочка висит на стене и тускло так светит. И кто-то песню поет хорошим, звонким голосом.

Брат ведет меня по коридору как раз к той самой двери, из-за какой песня несется. Открыл он дверь, вот я и вижу: в небольшой комнатенке, у стола, с рейсфедером в руке стоит тот самый парень, какого я на толкучем видел. На столе перед ним чертежная доска с чертежом, готовальня, линейки и бутылочка с тушью, на стопке книг керосиновая лампа горит. Поближе к двери, у стен, две жидкие железные кровати, а у самой двери на гвоздиках полотенце, пальтишко и фуражка. Вот и все. Обстановка, можно сказать, самая студенческая, нищенская.

Вошли мы. А брат мой шутник был, захлопал в ладоши:

- Браво! Бис! - и мне кричит: - Хлопай, Пашка! Ты знаешь, это кто? Это великий механик и знаменитый певец Сергей Костриков!

Ну, тот смеется, конечно, здоровается с нами, руку крепко жмет, как тисками, и говорит:

- А это брат твой? Сразу видно.

А мы, и правда, с братом были, как две капли воды.

- А Владислав где? - спрашивает брат.

Владислав этот, по фамилии Спасский, учился и жил вместе с Костриковым в этой самой комнатенке. Не успел он сказать, как в коридоре хлопнула дверь, послышались громкие голоса и в комнату ввалилось человек пять «промышленников» и Владислав с ними. Все здоровые, веселые ребята, кое-кто уж с усами. Вошли они, и в комнате сразу стало так тесно! Я уж в сторонку скорее, сел на кровать, гляжу, что дальше будет.

- Сережка, - кричат, - убирай свою хурду-мурду! Сейчас чай пить будем.

И сразу со стола все свалили в угол на пол, одну лампу оставили, стол придвинули к кроватям и начали вытряхивать из карманов колбасу, булки, сахар. Сережка с Владиславом притащили из кухни самовар, стаканы, все сели вокруг стола на кровати, и началась пирушка, разговоры да хохот.

Костриков сидел рядом со мной и все меня потчевал. Обнимет за плечи и подталкивает: