Сергей Фомичев - Пророчество Предславы

Завидев Сокола, купец растянул рот в улыбке и приветствовал его на ломаном русском. Чародей в ответ поздоровался по-аравийски.

— Зачем, тивой говорит мине арабский? — удивился тот. — Тивой не думай, чито Чжу Чунлю арабский купец?

— Нет, не думаю, — согласился Сокол. — Но я ведь тоже не русский. Считай, что мы в расчёте. Как поживает твой брат? Как дела на родине?

— Новости долго идёт к моём ухо. И в дороге перестаёт быть новостями. Миного языков и ушей искажать пиравда, делать силух, легенда.

— Что ж, расскажи мне легенду, — попросил Сокол.

— О! Чунба вернулся в монастырь Хуанцзюэ. Голода больше нет, — Чунай убрал улыбку и, перейдя на шепот, добавил. — Но мой родной земля поднял великий симута. Майтрейя сошёл с небес и Мин-ван явился в мир. Землекопы, латавший насыпь на Жёлтый Река, видел зинамение и поднялся. Мин-ван пиринёс жертву. Небо получил белый конь и Земля визял чёрный бык. Пиришёл час освобождения.

— Хм. Даже так? — известие для чародея оказалось неожиданным. — Полагаешь, что восстание может быть успешным?

— О! — Чунай закатил глаза. — Никто не может помешать Мин-ван. Ибо давно пиредсказано, когда в мир сойдёт Будда Майтрейя, мир переменится. Весь мой ситрана стал кирасный.

— От крови?

— Ха! И от кирови. Да. Но кирасный повязка на голову — это зинак великая симута. Зинак воинства сиветлого князя.

— Любопытно… — Сокол задумался.

— Но тивой хотел пиросить о другой, — купец хитро прищурился. — У Чунлю есть этот вещь.

Он принялся рыться в многочисленных корзинах и свёртках и, наконец, достал увесистый кожаный мешочек. Передавая его Соколу, Чунай очень серьёзно предостерёг.

— Тивой не должен давать этот вещь вода и огонь. Вода портить, огонь убивать.

— Да, я знаю, — ответил Сокол, передав купцу несколько гривен почти такого же веса, как и полученный мешочек.

Они попрощались, и чародей отправился домой.

Поднимаясь наверх, Сокол наткнулся на Блукача. Тот увязался за молодой девушкой, что-то говоря ей на ухо.

Из всех обитателей Мещеры, Блукач был, пожалуй, самым чудным человеком. Он всегда появлялся неожиданно и затем так же неожиданно пропадал. Его встречали на торгах, на сельских сходах, на дорогах и улицах. Его знали все, и в то же время никто не мог уверенно сказать, кто он такой, где живёт и откуда взялся в этих краях. Одни считали Блукача юродивым, другие пророком. Он не голосил, не пускал слюни и не бился в припадках, говорил тихо и спокойно. Но вот понять, о чём идёт речь, получалось не всегда.

Увидев чародея, Блукач оставил девушку в покое и замер как вкопанный. Лицо его не выражало ни страха, ни радости, казалось, будто он пытается припомнить что-то очень важное. И видимо это ему удалось, потому что когда Сокол подошёл ближе, Блукач заговорил:

— Начало положено, чародей, начало положено. Ворон грядёт. Грядёт воинство мести. Вериги отброшены, печать сломлена. Узилище пусто, сторожа ждут возмездия в страхе. И не будет спасения многим. Изгнанница станет надеждой изгонителей. Начало положено, чародей…

«Много могло быть пользы от Блукача, кабы он выражался яснее», — подумал Сокол, шагая мимо. Но всё, что говорил прорицатель, он запомнил, слово в слово.

Осев в глухой Мещере и дабы оставаться в ведении самых отдалённых событий, чародей вёл обширную переписку с десятками самых разнообразных людей, с которыми довелось ему когда-либо повстречаться. Много странствуя в молодые годы, он завязал знакомства даже в таких странах, о которых на Руси не каждый и слышал, а если кто и говорил, то больше в тех рассказах содержалось небывальщины, нежели правды.

Письма, прежде чем попасть в Мещеру проделывали долгий путь на купеческих кораблях или в торговых караванах, передавались через десятки рук, от знакомых к знакомым, и если судьба оказывалась к ним благосклонной, доходили, наконец, до Сокола. Не везде переписка с чародеем из далёкой лесной страны считалась в порядке вещей, в иных землях она могла стоить человеку свободы, а то и жизни. Поэтому Сокол ради безопасности использовал подставное имя. К подобному ухищрению прибегали и многие его знакомые.

В Мещёрске письма прибывали в дом Савелия-плотника, на имя его старшего сына Кириллки. Савелий забирал письма, объясняя, что сын его, дескать, находится теперь в отлучке. Но никакого Кириллки в природе не существовало, а единственный сын Савелия, Алёшка, проживал в Муроме.

Чародей посещал дом плотника раз в неделю, а то и чаще, если вдруг доводилось оказаться поблизости. Вот и теперь, возвращаясь с торга, он заглянул сюда в неурочный день. Не зря заглянул. Письма оказалось целых два, и прибыли они хоть и из разных концов света, с одним и тем же бременским гостем, что останавливался в Мещёрске днём раньше. Первое пришло от Ибн-Баттуты, второе от новгородского купца Ивана Демьянова. Сокол расплатился с Савелием за услугу, и, поблагодарив, отправился домой.