Крис Энгель - Остатняя печать

От этих слов мои в общем-то искренние переживания за смерть целого семейства как-то незаметно отошли на второй план. Интуиция и весь жизненный опыт подсказывали: запертые ворота неизбежно означают серьезную задержку в пути, что, в свою очередь, может привести к аннулированию подряда и перехвату его другими гильдиями.

– Как звать тебя, ведун? – продолжил допрос Силантий.

– Буян, – ответил я, прекрасно осознавая, что есть и иной повод для беспокойства. Конечно же, когда происходит подобное преступление, подозрение падает в первую очередь на чужаков. Будет ли здешнее правосудие разбираться честно и беспристрастно – большой вопрос.

– Зачем ты прибыл в Елебор, Буян?

– Переночевать и запасы пополнить, – я постарался улыбнуться как можно беззаботнее, – беды не ищу и с собой не несу.

– Добро. Куда же ты путь свой держишь?

– К Вороньей горе, – не стал скрывать я, – а далее, через перевал, в стольный град.

– По делам гильдии? – нахмурил брови Силантий.

– Да.

Резко скрипнула половица – это Прасковья попыталась незаметно ускользнуть в хозяйскую комнату. Почувствовав на себе напряженные взгляды сразу трех мужчин, зарделась и неуклюже, бочком, присела обратно на скамью. Выглядела она сильно напуганной.

– Нешто в самой столице своих ведунов не нашлось? – мечник недоверчиво хмыкнул в бороду.

– Увы, – развел я руками, – не много нас осталось на свете белом.

Силантий с непонятным выражением лица рассматривал меня некоторое время, а когда он вновь заговорил, голос его стал будто бы чуточку теплее.

– Оно и верно, тяжкий труд избрали вы себе. Опасный. Ответствуй, же, ведун, известен ли тебе Марокуш-ваятель, аль домочадцы его?

– Нет.

– Дозволь осмотреть твой клинок. Не из любопытства прошу, а чтобы имя твое очистить от подозрений пустых.

Я без лишних слов вынул меч, поймал лезвием – светлым, без единого пятнышка – солнечный луч. Силантий вздрогнул, но руку свою удержал и с места не сошел. Проницательным взглядом окинул клинок, одежду, сапоги. Удовлетворившись осмотром, кивнул мне, разрешая убрать оружие. Примирительно пояснил:

– В доме художника крови натекло – будто у мясника на бойне. Весь пол и стены покраснели, а сам душегуб следы оставил. Диковинные следы, путанные, но все ж оставил. Думаю, что и одежа его должна окраситься. По этой-то примете мы его и сыщем.

– Коли ночью лишили Марокуша жизни, так этот добрый человек здесь неповинен, – добавил корчмарь, припомнив, должно быть, серебряный полумесяц. – Лег он с вечера почивать, да так до зори и не выходил из покоев.

– А были ли те, кто выходил?

– Почитай все, кто в зале ночевничал, – пожал плечами толстяк, – вон бортники пили-веселились, купцы заморские бродили туды-сюды. Толь по делам торговым, толь по ветру, кто их разберет… А еще Яшка-рванина да старый Глеб-коробейник за чаркой наведывались.

– Эти-то имена мне знакомы, – ухмыльнулся в бороду Силантий. – Они и мухи не одолеют, так от пьянства беспробудного немощны. Однако попытаю и их, и купцов твоих. А тебе, Буян, придется обождать, не обессудь.

– Меня подозревают в смерти неповинных? – нахмурился я.

– Не гневись понапрасну. Гильдия твоя мне известна, лихими делами ведуны себя доселе не марали. Однако же… Указ посадника ясен: покуда не будет изловлен душегуб, никому не дозволено покидать Елебор.

Сказав так, Силантий подошел к Агафону и принялся вполголоса вести с ним беседу. Прасковья вооружилась метлой и скрылась в хозяйской комнате. Про меня будто бы все позабыли.

В задумчивости я подошел к окну, рассеяно поглядел на двор, где в ожидании мечника слонялась группа дружинников. Лица заспанные, надутые – чисто дети малые. Один вступил сапогом в конский навоз и теперь тряс им под дружный гогот остальных.

– Мечник! – негромко позвал я.

Силантий недовольно обернулся.

– Чего еще, ведун?

– Помочь хочу. Есть у меня опыт в выслеживании… разной нечисти.

***

Дом художника был третьим по величине в городе, а по богатству мог соперничать с теремом самого посадника. Возвышался он на целых три этажа; бревна от лиственницы, из которых он был сложен, были равны, как на подбор. Ставни и двери были искусно расписаны замысловатыми узорами, крыша поддерживалась резными колонами. К дому примыкало еще одно строение: низкое, продолговатое, украшенное многочисленными широкими окнами. На крыше пристройки громоздилась большая каменная труба.

Габеш, рослый детина из дружины посадника, которого дал мне в провожатые Силантий, указал на крыльцо: