Татьяна Богатырева - Последний Ковчег [litres]

– Всем, всем, всем! Внимание! Говорит Дуг, сын кочегара Нила и прачки Леты! Капитан мертв, повторяю, Капитан мертв! Двигатель неисправен, и никто не сможет его починить! Вы должны знать правду! Выходите из кают, повторяю всем, кто меня слышит! Пора действовать! Капитан уже давно не управлял Кораблем, он был болен! Пропавшие люди похищались Проверками, их отводили в медотсек для бессмысленных анализов и глупых экспериментов! Не бойтесь Проверок, повторяю, выходите все! Нас гораздо больше, если мы выйдем все вместе, они ничего не смогут нам сделать! Никто не сможет перестрелять нас всех! Медлить нельзя! Двигатель неисправен! Корабль тонет! Повторяю, Двигатель не работает…

Саша в исступлении молотила кулаками по двери ангара – бесполезно. Получалось гулко, потому что в ангаре было очень пусто и очень тихо – после того как они услышали по громкоговорителю речь Дуга, после того как Саша откричалась, после того как Гектор безуспешно пытался связаться по рации хоть с кем-нибудь, на них снова обрушилась тишина. Тишина была невыносима, и Саша выплеснула весь свой страх и гнев на дверь. За дверью тоже была тишина, вернее тишина была здесь, с этой стороны, этот отсек, как все остальные на Корабле, был сконструирован с учетом звукоизоляции.

Потом Гектор решил, что пора брать себя в руки. В конце концов, Елена ушла с матерью в архив в сопровождении остальных Советников и Проверок, все-таки это лучше, чем если бы она осталась внизу, в трюме. Он решил не мешать Саше стучать в дверь, только внимательно следил, чтобы она не переусердствовала и не поранилась, это же дверь металлическая, а ее руки – нет!

Наконец она выдохлась, прижалась спиной к двери и медленно сползла по ней вниз. Подтянула колени к груди, спрятала в них лицо и заплакала. В этом плаче было больше горя и страха, чем обиды или боли. Или нет, было непонятно. Гек размышлял над сходством и различием этих эмоций. А какая, собственно, разница, все одно – это плохие эмоции, мучительные для человека и деструктивные. Гек подошел к Саше и опустился перед ней на корточки. Потом ноги затекли, и он сел на пол. Он хотел бы многое сказать, но получилось, как всегда – коротко и коряво.

– Я никогда тебя не брошу. Всегда буду с тобой. Вот.

– Всегда это до самой смерти? Это приблизительно сколько, до конца дня? – сказала она глухо, не поднимая головы. Но в ее словах не было горечи, это явно была попытка пошутить.

– Типа того. – Гек помолчал.

Ему хотелось, чтобы Саша подняла голову, посмотрела на него. Почему-то это казалось жизненно важным. Если бы она перестала прятать лицо, то все сразу наладилось бы. Тогда он придумал, что надо спросить что-нибудь, чтобы она отвлеклась хоть немного. Ну и он заодно. Больше всего Гек боялся пожара, он то и дело раздувал ноздри и пытался унюхать дым. Потому что пожар – это все, это конец. Они же в самом низу, в трубах, и никто не пойдет их искать.

– Все хотел спросить, что это за браслет у тебя. А потом, может, не будет возможности, так и помру, ничего о тебе не зная.

Саша вытянула руки перед собой и, не поднимая головы, вслепую попыталась стащить дурацкое украшение, но замочек заклинило. Через руку не снималось, кисть была для этого слишком широка. Она потрясла рукой и все-таки оторвала лоб от коленей.

– Это Дуг сделал. И остальные, из котельной. Это как подарок. На выпускной. Там суша выцарапана, и камушки из сережек мамы Дуга и Евы. – Вспомнив о родных, Саша снова всхлипнула. – Я хотела вас обмануть. Я думала сделать так же, как сделал Дуг, и запереть вас тут. И пойти попытаться… поискать Лота. Я очень по нему скучаю. А Дуг понял и сам так сделал. Мы… мы, наверное, столько общались, что стали думать одинаково.

Она помолчала.

– А это место… Здесь работает мой отец. Мой приемный отец. И, видимо, уже работал, а не работает. И мы с Дугом… Тут было наше секретное место. Старая труба. Мы туда залезали и болтали, в детстве. Ну как в детстве – последний раз пару месяцев назад. Как будто прошла целая вечность с тех пор… Слушай, Гектор. Ты… расскажи мне про маму, а?

Гектор растерялся.

– Жалко тебе, что ли? Все равно сидим.

– Не жалко, нет. Я просто не знаю, что про нее рассказать. Я ее плохо знаю… Маму.

Тут ему самому захотелось плакать. И плевать, что ему уже шестнадцать лет. Чтобы не расплакаться и тем самым еще больше не расстроить сестру, он попытался собраться с мыслями.