Уильям Риттер - Перевёртыш [litres]

Твёрдые, как железные цепи, лианы обвились вокруг её запястий, пояса, ног, и чем сильнее она тянула, тем туже они затягивались.

Слева от Энни с полдюжины маленьких людей с большими кустистыми бородами были заняты спасением Фэйбл. Когда под жаром пламени свечей лианы выпустили её, огромная медведица оказалась снизу, так что, как только Фэйбл выпала, она благополучно приземлилась на спину матери. Справа от Энни развивалась лихорадочная деятельность: Кулл и дюжина гоблинов пытались прорваться через колючки.

– Отдирайте их! – скомандовал Кулл, и внезапно гоблины оказались уже рядом с ней.

Одна особенно крошечная гоблинша в шапке в виде кабаньего черепа ухватилась за лиану у запястья Энни. Воинственное создание тянуло и грызло зловредный витой стебель, пока тот наконец не отпустил Энни и не обхватил вместо этого саму гоблиншу.

– Победа! – ликующе пропищала гоблинша, когда лиана медленно притянула её к земле.

Большой гоблин в кольчуге ухватился за толстую лиану вокруг пояса Энни и скоро сам оказался жертвой этой лианы вместо Энни. Одну за другой гоблины перевели её путы на самих себя, и вот уже Кулл изо всех сил тянул последний жгут, который обвивал её щиколотки, но лиана отказывалась отпускать её.

– Кулл, брось! Не волнуйся обо мне, спасай Тинна!

– Эт я и делаю, глупая жернщина, – прокричал он в ответ.

Жгут наконец сорвался, и он повалился назад в месиво.

– Иди! – завопил он.

Энни, оказавшаяся наконец свободной, побежала к Тинну. Всё вокруг неё было наполнено криками, гиканьем и рычанием бесчисленных странных созданий, объединившихся на борьбу с зарослями, но, когда она достигла центра круга, все звуки стихли. Как только она склонилась на колени перед своим сыном, её встретила пелена абсолютного молчания.

ТЫ ПРИШЛА, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕГО СМЕРТЬ, проговорило Существо гулким голосом. Тварь, которая нависала над Тинном, формой напоминала человека, но она не двигалась как человек. Она провисала и раскачивалась как недостаточно плотно набитое чучело.

Энни не обращала внимания на мерзкую тварь. Она протянула руку к лицу Тинна, чтобы снять с него тени. Покрывало было не сплошным, а состояло как бы из лоскутов, рваных полос темноты, которые слиплись вместе, как чёрная патока. Они были настолько холодны, что обжигали кожу Энни. Одновременно твердые, воздушные и жидкие, они проскальзывали сквозь её пальцы, прилипали к ним и вновь накрывали лицо мальчика, как только ей удавалось отлепить их.

ОН НЕ ТВОЙ. БОЛЬШЕ НЕ ТВОЙ.

Энни оставила попытки отодрать темноту и вместо этого обхватила руками шею Тинна. Она словно обнимала ком снега в форме мальчика, но не разнимала рук. Её глаза наполнились слезами. Она подумала о зимних вечерах, о том, как она заходила на цыпочках в комнату мальчиков и натягивала одеяла им до подбородка, чтобы им было хорошо и тепло в их постелях.

Тинн не двигался.

ТЫ УЖЕ ПОТЕРЯЛА ЕГО.

Энни крепко обнимала сына. Горячие слёзы катились по её щекам. Там, где они падали на покрывало из темноты, тени начинали таять.

ПРЕКРАТИ, потребовало Существо.

Энни почувствовала под пальцами лёгкое подрагивание, сначала не более отчётливое, чем движение крыльев бабочки, но постепенно оно становилось сильнее. Она посмотрела вниз и увидела, как из теней показалась голова. Лицо Тинна под тёмным покрывалом было серо-зелёным. Она всё смотрела, и тут из его кожи стали расти мерзкие шипы. Они начали колоть её руки, и Энни сморщилась. Но она не разжала объятий.

Тинн поднял подбородок, но его взгляд всё ещё был блуждающим и полным недоумения.

– Мама? – наконец выговорил он со вздохом.

И тут он увидел собственное отражение в глазах матери.

– Я не знаю, как справиться с этим, – проговорил он жалобно.

Энни кивнула и прижала его к себе сильнее.

– Всё хорошо, Тинн.

Даже если бы он был огненным шаром, она всё равно не выпустила бы его.

– Я с тобой, – сказал она.

– Я не…

Слова застряли у него в горле, и каждое из них закручивалось как сноп колючей соломы.

– Я не твой настоящий сын. Это Коул. Это всегда был Коул.

– Конечно же, ты – мой настоящий сын.

Энни обняла его ещё крепче, закрывая глаза от боли, которую причиняли уколы шипов и обжигающий холод.

– И ты всегда будешь моим сыном.

Постепенно холод стал ослабевать, шипы начали терять остроту, и Энни почувствовала, как дрожащие руки обняли её. Она качала Тинна у себя на руках, пока тот наконец не перестал дрожать, и, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, это был тот самый грязный розовый лоб, который она целовала несчётное число раз за последние тринадцать лет.