Эмили Дункан - Благословенные монстры [litres]

А ей досталось разбитое сердце.

– Даже если ты заранее задумала… – начала Париджахан.

– Задумала, – подтвердила Надя. – И очень сожалею о том, что сделала, но пути назад уже нет.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ввалилась Катя, таща за собой за запястье одного растерянного мага крови.

– Садись, – сказала Катя.

Сверкнув глазами, Остия продолжила стоять до тех пор, пока царевна сама не опустилась на стул. Ее и без того криво постриженные волосы свалялись комками, а повязка больше не прикрывала пустую глазницу, обрамленную шрамами.

Она тихо выругалась на транавийском и сняла с бедра книгу заклинаний, бросив ее на стол. В комнате воцарилась напряженная тишина.

Предплечья Остиии были испещрены свежими порезами. Некоторые из них уже начали покрываться коркой, а из других продолжала течь вязкая кровь, но девушка держалась так, словно ничего не замечала.

– Ничего не выходит, – прошипела она.

– Попробуй еще раз, – настаивала Катя.

– Подождите, – вмешалась Надя, но тяжелый взгляд царевны тут же заставил ее осечься, и она откинулась на спинку стула.

Остия покачала головой и, открыв свою книгу заклинаний, озадаченно нахмурилась.

– Я даже не могу их прочесть, – сказала она надломившимся голосом.

– Можно? – спросила Надя, нерешительно протянув руку за книгой.

Остия молча кивнула в ответ. Перевернув несколько страниц, Надя убедилась, что могла прочесть написанный текст: он совершенно точно был на транавийском, но в словах как будто не было смысла. Словно им не хватало чего-то важного.

– Для меня это выглядит как полная бессмыслица, – сказала Остия.

– Мы уезжаем, – объявила Катя. – Вы достаточно долго упивались своим горем и жалели себя. Пора отправляться в Комязалов. Мне нужно поговорить с отцом.

Встретившись с напряженным взглядом Остии, Надя тяжело сглотнула. Похоже, у них с транавийкой появилось что-то общее: обе девушки не горели желанием предстать перед царем.

Лучше бы Серефин умер от потери крови. С тех пор как его охватила лихорадка, он не раз размышлял о том, как хорошо было бы просто сдаться.

Когда он пришел в себя, то не понял, где находится. Его окружали темнота и холод. Кто-то свернулся калачиком рядом с ним – что было совсем на него не похоже, – и его разрушенный мир начал складываться воедино, когда он понял, что это Кацпер. Серефин дотронулся до повязки на левом глазу, а вернее – до пустой глазницы. Прикосновение вызвало вспышку боли, похожую на невыносимую мигрень, но он больше не чувствовал себя так, словно ему в голову воткнули острое лезвие.

Серефин все еще чувствовал кровь брата на своих руках, чувствовал, как воля жестокого бога заглушает его собственную, пытаясь захватить сознание и использовать тело в своих неведомых целях. С тех пор он больше не терял контроля над собой. И для этого потребовалось всего лишь вырвать свой собственный глаз.

Учитывая все обстоятельства, это была небольшая цена за свободу.

Серефин устроился поудобнее и прижался лбом к затылку Кацпера, надеясь, что сегодняшняя ночь пройдет без кошмаров.

Но он снова оказался на фронте, а вокруг стоял оглушающий шум. Крики, плач и реки крови. Стрела, просвистевшая возле его лица, оцарапала щеку, и теперь его тоже заливала кровь. Подругу Серефина, Ханну, порубили на куски калязинские мечи, рассекая ее плоть с такой скоростью, что это просто не могло быть реальностью. Когда один из мечей нацелился на Серефина, он резко проснулся и, вздрогнув, провел рукой по волосам, пытаясь убедить себя, что фронт остался где-то позади, в далеком прошлом. Он был весь мокрый от пота, а его судорожные вдохи сменились мелкой дрожью, и он уткнулся головой в колени, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

– О, доброе утро, – сонно пробормотал Кацпер, и от хриплых ноток, прозвучавших в его голосе, по телу Серефина пронеслась не менее лихорадочная волна согревающего тепла. – Это всего лишь ночной кошмар.

– Но когда ты находишься во сне, он кажется таким реальным, – пробормотал Серефин, прежде чем поднять голову.

Кацпер прищурился, когда на его лицо упал луч света, проникший сквозь щель их наскоро поставленной палатки.

– Ох, кажется, мы проспали. – Его смуглая кожа была теплой, а темные кудри растрепались после долгого сна. – Ты выглядишь так, словно тебе уже лучше, – с надеждой в голосе сказал он.