Apos - Голый край [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Жизнь продолжалась. Так же, как и прежде, время неумолимо шло вперед, люди постепенно оправились от потрясших деревню событий и вспоминали все случившееся только лишь как еще один плохой день.

Впрочем, забыли не все. Как и прежде, оставались те, кто видел во всем вокруг происки темных сил. Для многих из них этим злом была я, остальные же просто были чуть дальновиднее и настороженнее, чем большинство.

И таким был мой отец.

Солнце еще не встало, когда он грубо растряс меня, спящую в своей небольшой, жесткой кроватке. С трудом смогла продрать глаза и взглянуть на его лицо, скрытое в темноте ночи. Взгляд у него был, увы, недобрый.

– Просыпайся! – полушепотом произнес. – Вставай, быстро!

Что-то случилось. Буквально нутром почувствовала что-то нехорошее в его голосе. Но к чему тогда этот шепот? Боится разбудить маму? Разве бежать нужно не всем вместе?

– Пап..?

– Вставай, я сказал! – грубее оборвал он и резко скинул с кровати за руку.

С, приглушенным меховым ковром, грохотом упала на пол прямо у его ног. Однако отец был непреклонен и, схватив за плечо, также резко поднял на ноги.

– Оденешься на улице, – прошептал и кинул мне штаны. – Обувь не трожь.

Сказать, что я ничего не понимала, значит, ничего не сказать. Но спорить с отцом, явно злящимся за что-то, было страшнее.

Кое-как подпоясала платье и выбежала за ним на улицу. Луна убывала и в это время суток почти спряталась за горизонтом, так что с трудом могла различить в этой темноте хоть что-нибудь.

– Идем, – папа поманил рукой.

Едва поспевая за его огромными шагами, на ходу стала натягивать широкие штаны на босые ноги. Силуэт отца все время маячил впереди и иногда сбавлял скорость, чтобы я не отстала от него окончательно.

Он был босым, как и я, а торс был обнажен. Родитель оглянулся, остановился, а затем грубо схватил за плечо, чуть ли не потащив за собой.

Лишь по памяти могла более-менее понять, куда мы шли. Единственным, что видела, была огромная спина отца и его рука, подгоняющая меня вперед. Но одних лишь ощущений и памяти хватило для того, чтобы понять – мы шли прочь из деревни. Впереди лежал темный лес, в котором слабо мерцал дрожащий лепесток ночного огня. Мы шли к друиду, что едва не пролил мою кровь в тот день.

– Папа, зачем нам идти к Хьялдуру? – взволнованно спросила.

Но ответа так и не услышала.

Деревья, громадные махины древнего леса, снова нависли над нами зубастой пастью чудовища, что люди называют природой. Тонкая тропа, неразличимая во мраке, петляла меж толстых стволов и тонкой нитью вела нас все ближе и ближе к мерцающему в ночи огню. Спустя несколько минут толстые, покрытые мхом стволы деревьев стали слабо различимы, отблески света плясали в ночи. И вскоре мрак отступил, и мы вышли на поляну, усеянную раздробленными костями животных и людей. Мрачным обиталищем безумца сейчас казалась хижина друида, скат крыши которого уходил в землю и, будто бы сливаясь с ней, зеленился густой, темной лесной травой. Хьялдур молча стоял позади костра, глядя на нас через яркие языки пламени. Его лицо покрывали резкие, небрежные узоры, нарисованные кровью, а голову украшала корона из оленьих рогов.

– Она готова, – отец подошел к большому костру и пристально уставился на Шамана.

– Нет, она совсем не готова, Борт, – вздохнул в ответ тот.

– Друид, – еще более мрачно и серьезно сказал папа. – Не думай, что знаешь мою дочь лучше меня, ее отца.

– Если бы только ты, Борт, занимался ее воспитанием, то…

– То что?! – выкрикнул он и плюнул себе под ноги. – Майя!

Ошарашенно посмотрела на отца, а тот взглянул на меня. Все его лицо изображало не злость, но серьезность и настоящую суровость, вкупе с его настоящим, крепким как сталь характером.

– Скажи мне то, что говорила Хьялдуру.

– Что..? – невольно склонила голову набок. – Пап, я…

– Борт, прекрати, – вмешался Хьялдур.

Отец оглянулся на него и зашипел, не дав сказать больше ни слова.

– Ты дала клятву. Не ему, но самой себе. Тогда, когда была еще младенцем.

– Клятву..? – взглянула на Шамана, надеясь найти ответ, но тот лишь отвел глаза.

– Зачем ты начала все это тогда, три зимы назад? Зачем начала варить соль, зачем научила людей считать моими ногами, Майя?

И я стала вспоминать.

Вспоминать о цели, о которой за эти года уже успела забыть.

Вспоминать об амбициях, что бурлили во мне в то время.

Действительно, зачем тогда все это начала? Почему сейчас не могу вспомнить о том, чего хотела добиться всем этим?