Джон Норман: Свидетельница Гора

Но я не осмелилась даже украдкой посмотреть назад.

— Тебе было приказано ударить меня, убить, но Ты этого не сделала, — пояснил господин. — Это неповиновение.

— Да, Господин, — не стала спорить с ним я.

— А ещё Ты попыталась покончить с собой, что не приемлемо для рабыни. Она не может так поступить, поскольку она себе не принадлежит. Скорее это она сама является собственностью.

— Да, Господин, — не могла не согласиться с ним я.

— Тем не менее, — продолжил мужчина, — я не склонен игнорировать объяснения твоих побуждений в обоих этих случаях, насчёт того, что в каждом из них твоим мотивом было благополучие твоего хозяина.

— Так и было, Господин! — облегчённо вздохнула я. — Я прошу прощения, если вызвала недовольство!

— И что же должно быть сделано с рабыней, если её поведение вызвало малейшее нарекание? — осведомился он.

— Всё зависит от решения владельца, — осторожно ответила я. — Он может принять меры или не принять, как посчитает нужным.

Я напряглась, услышав, как развернулись ремни плети.

— Ты получишь три удара, — сообщил мне господин. — Всего лишь.

Действительно, подумала я, это было «всего лишь». Можно было считать, что это наказание было не более чем символическим. Это было немногим больше, чем своего рода намёк мне, которым он хотел дать понять, что он не ожидал от меня непослушания. Также, это был сообщение мне, о том, что может ждать меня в будущем, в случае любого, проступка с моей стороны.

Плеть хлопнула. Я не удержалась от испуганного крика. Но в этот раз она не тронула меня.

— Первый удар — за неповиновение, — известил меня господин. — Второй — за твою попытку самоубийства.

Я ещё дрожала от первого, холостого выстрела плети, но уже понимала, что следующий упадёт на меня. И он, действительно, обрушился на меня. Наверное, его можно было посчитать достаточно лёгким, в том смысле, что он сдерживал себя и ничего мне не повредил. Вот только моя, горевшая спина никак не хотела в это верить. Слезы брызнули из моих глаз. Но я ни на мгновение не пожалела о том, что отказалась ударить его. И я поступила бы точно так же снова. По сравнению с этим, этот удар был пустой формальностью. Тем не менее я была наказана.

Я снова вскрикнула от боли, ощутив как ремни, плети ужалили мою кожу во второй раз. И этот удар уже никто не посчитал бы лёгким.

Очевидно, мой господин, решил предельно ясно дать мне понять своё недовольство тем, что я попыталась повернуть кинжал против себя самой, даже притом, что моим порывом руководило стремление освободить его от вставшей перед ним дилеммы, решить которую он оказался не в состоянии. Похоже, ему не пришлась по вкусу моя идея спасения его жизни за счёт моей.

— Господин! — проскулила я, в попытке вымолить милосердие.

— Помалкивай! — приказал он.

Слезы капали с глаз, оставляя на камнях мокрые пятна. Как же мне не хотелось получить ещё один удар, подобный тому, что только что разорвал болью мою спину. Теперь он ударил меня действительно по-настоящему.

— Готовься к третьему удару, — милостиво предупредил меня мужчина.

— Господин, — простонала я, — я могу говорить?

— Говори, — разрешил он.

— За что третий удар? — спросила я.

— Что? — переспросил мой господин.

— Почему меня нужно бить в третий раз? — пояснила я. — В чём причина третьего удара?

— Тебе надо дать третий удар, — заверил он меня. — Во-первых, потому, что я захотел этого, во-вторых, потому, что Ты — рабыня, и в-третьих, чтобы напомнить тебе, о том, что Ты, моя маленькая искусительница, рабыня.

— Да, Господин, — прошептала я.

Я лежала на животе, повернув голову на бок и прижавшись щекой к каменному полу. Слёзы ручьём стекали с моих глаз. Пальцы царапали холодные камни подо мной. Я пытался понять то, что я чувствовала. Меня чуть не выбило из сознания. Казалась, что мою спину погрузили в огонь.

Кожа молнией хлестнула по моей спине. Мне трудно объяснить, что я почувствовала в тот момент! Удар, который господин обрушил на меня, сбил меня на пол! Теперь я лежала, выпоротая рабыня, почувствовавшая, что такое плеть её господина. И всё же, я понимала, что удар этот не был нанесён им в полную силу. Тем не менее, он был таков, что я не скоро смогу его забыть.

Сквозь кровь шумевшую в ушах, я услышала как плеть легла на прежнее место на столе.

— Мы вскоре должны уйти отсюда, — сообщил мне мужчина.

Я едва смогла расслышать и понять, что он мне сказал.

Какой же я была напуганной, ошеломлённой и несчастной в этот момент. Как это больно и обидно осознавать себя выпоротой рабыней. Теперь я точно знала, что независимо от того, насколько сильно он мог бы меня любить, я всё равно останусь его бесправной рабыней, к которой он не собирался проявлять ни капли снисхождения. Как быстро теперь я буду становиться перед ним на колени, как стремительно бросаться служить ему, как отчаянно и пылко буду стремиться ублажать его! Я всегда любила его, но теперь я ещё и знала, что он мои настоящий господин, тот, кто ни на мгновение не поколеблется, с исправлением моего поведения, кто будет подвергать меня наказанию, если окажется хотя бы в малейшей степени мною недоволен.