Даниил Ященко - Противостояние Предназначению [СИ]

Итак, Шэйрад оказался в этом безлюдном заповеднике природной красоты. Он и понятия не имел, что совсем не далеко от него стоит уютный, почти кукольный, домик Хранительницы долины. Бывший ворлок пошел по берегу, вбирая в себя запахи, приносимые бризом. Ему казалось несколько странным, что в ароматы цветов, сочных трав, озерной свежести не вторгается гарь, вонь тления. Казалось странным, что ухо улавливает только птичий щебет в ветвях да плеск волн о берег, изредка перемежаемые скрипом его латных сапог о песок, без лязга железа о железо, без криков и стонов раненых и умирающих, без тяжелого топота марширующей армии.

К вечеру, когда отгорел алый костер заката, отражающийся в озере, Шэйрад набрел на жилье Хранительницы. Он обернулся, чтоб еще раз бросить взор на догорающее зарево, сел прямо на песок, предоставив набегающим волнам в белых барашках касаться сапог от черной брони, и задумался.

Почему тогда, в нордлингском посаде, он чувствовал ту же боль, что и тогда, когда увидел свой разоренный гоблинами дом, и даже еще сильнее? Почему смерть трех, а точнее двух, практически случайных людей, с которыми он даже не был знаком, лишь виделся много лет назад, усилила еще больше эту боль? Может, Ириодал солгал, что Тьма приносит упокоение. Может, он сам ошибся изначально, тогда, когда пытался смыть свое горе чужой кровью. Нет, это не так. Ведь до смерти этой друидки и девушки все было нормально. А нормально ли? Ведь то, что ты впустил Тьму в себя по сути принесло только новое горе: погибли его товарищи-разбойники, раны от ножей того наемника, что умирал под его пытками в Нордлинге, наконец, эта новая боль. Нет, чушь, Тьма исцелила меня. Просто проклятая война что-то такое затронула, ведь я, по сути, никогда не воевал и не знал, что это.

Он всмотрелся в свой рогатый шлем, который держал в руках, и ему показалось, что смотровые щели его полыхнули неприятным огнем, лучик света изобразил на черной стали мерзкую кривую усмешку. С чувством брезгливости Шэйрад зашвырнул шлем в озеро и продолжил размышлять.

И все же, почему случилось так, как случилось?

–Потому что Тьма – легкий путь, удел слабых, тех, кто не может или боится принять, осознать и свыкнуться со своими бедами. – прозвучал женский голос за спиной в ответ на его мысль.

Шэйрад вскочил и машинально потянулся за спину к мечу, но опустил руку, едва ощутив через перчатку твердую и холодную надежность меча.

–Кто ты?

–Хозяйка этого дома и хранительница долины. Мое имя Аэлинн.

–Аэлинн? Ты эльфийка?

–Нет, но долго жила среди них в другом мире, и имя тоже получила у эльфов. А ты кто, воин в черном доспехе?

–Я Шэйрад, – Шэйрад чуть не добавил по привычке слово ворлок, но остановился.

–Что ж, Шэйрад, раз ты все равно собирался попросить у меня пристанища, проходи в дом.

–Но ты Светлая!

–И что? Обещаю, что не буду склонять тебя на свою сторону.

Шэйрад поднялся с песка и вошел в сени, где нос к носу столкнулся с юношей, чье лицо показалось ему знакомым. Юноша отпрыгнул от него, как от прокаженного, и нашарил рукой тяжелый подсвечник, могший сойти за палицу.

–Успокойся, Тиссай, – урезонила его вошедшая следом Аэлинн, – Он наш гость, и не причинит тебе вреда снова.

Теперь-то Шэйрад вспомнил этого юношу. Распростертого на снегу, придавленного его ногой, а потом почти раздетого, уворачивающегося от ударов нагаек.

–Тиссай…ты…прости за былое, ага, – выговорил Шэйрад, не веря сам, что произнес это, и, не веря в это, протянул раскрытую ладонь молодому рыцарю.

И потянулись дни. Шэйрад жил в домике Аэлинн. Его волнистый черный меч стоял в углу горенки, броня валялась там же, покрытая черной мантией. Они с хозяйкой много гуляли по берегу, наслаждались дуновением ветров и свежестью дождя, много говорили обо всем на свете. И Шэйрад чувствовал, как что-то внутри него словно оживает, теплеет, наполняется чем-то позабытым. Он сказал об этом Аэлинн во время их очередной прогулки.

–Это и есть жизнь. Жизнь в понимании Светлых: чувства, созидание, гармония.

С каждым днем Шэйрад все больше и больше любовался своей хозяйкой: как ее рыже локоны развеваются на ветру, как по правильному лицу скатываются капли дождя, как она смотрит на что-нибудь красивое, по ее мнению. И с каждым днем это что-то оживающее оживало быстрее. Иногда он даже забывал дышать, поддавшись своим возрождающимся позитивным чувствам. На седьмой день он осмелился со всей возможной нежностью коснуться ладони Аэлинн, поцеловать ее розовые губы. И она ответила.