С гор веяло ветром, журчали водопады от таявших снежников. Все в мире менялось, лишалось чего-то необычного, волшебного, даже ранее сверкающая кольчуга Добрыни вдруг померкла, стала просто кольчужной рубашкой из спаянных колец. Шлем тоже не сиял уже, а казался простым шишаком обычной ковки. А куда делся меч, Добрыня сейчас и вспомнить не мог. Все чародейство растаяло с исчезновением того, кто давал темные чары этому миру. Можно было бы и пожалеть об этом… но мир и без чар так прекрасен! Даже дали дальние проступили внизу, теряясь в легкой голубоватой дымке, окутывающей предгорье, светилась вода широких озер. Облака на небе отступали, багровели и золотились в лучах солнца. Все успокоилось, но дышало и жило.
Позже Добрыня подсел к Малфриде, спросил у понурой, истратившей на колдовство все свои силы матери:
– Сможешь идти или тебя понести? Нам ведь теперь долгий путь предстоит. Ты сама сказывала, что надо идти к Колдовскому заливу, поджидать проплывающие суда. А путь туда неблизкий, да и неизвестно, возьмут ли. Выдержишь ты такое путешествие?
Она приподняла опущенные веки, улыбнулась.
– Ветер подует – и я воспряну. Роса упадет – и я оживу. Каждый шаг по земле будет возвращать меня к жизни. И каждый распустившийся цветок даст мне новую волну дивного, что есть во мне.
Добрыня усмехнулся, но ничего не сказал. Хотя было в его душе сомнение. Он ведь тоже имел в себе частицу волшебной крови, но сейчас, после всех пережитых чудес и страхов, был рад, что чувствует себя самым обычным. Главное – верить в себя и знать, как поступать. А сейчас надо было передохнуть и подлечиться: ожог на его скуле еще не совсем сошел, рассеченная щека по-прежнему кровоточила, мышцы тягуче ныли, да и ребра болели при дыхании. И все же он знал: им надо идти. Нечего тут оставаться, его дела дома ждут.
Дома! При мысли о доме, о Руси, о Новгороде даже сладко стало в душе. Наконец-то он может подумать об этом, наконец-то готов возвращаться! Может, и своих удастся нагнать. Забаву обнять. Вот только… И он снова спросил, как там мать. Сможет ли, готова ли возвращаться?
Потом повернулся к отцу:
– А ты как? Ты ведь через смерть прошел, ты с ней сжился. И что для тебя теперь мир людей?
Остался ли Мокей получеловеком? Живет ли он вообще?
Тот моргнул глазом, поправил повязку на пустой глазнице. Одежда на нем лохмотья лохмотьями, вся истлевшая, лишь только выданная Савой меховая безрукавка хороша. Но все равно выглядит бывший древлянин странно. Пусть и почти по-человечески. Или даже совсем по-человечески, но скорее как бродяга, а не отец посадника новгородского.
– Мне бы хотелось попасть в мир людей, – молвил со вздохом Мокей. – Корабли на реках увидеть, березы высокие, хороводы у костров. О, ничего бы я не хотел сильнее, как вернуться к людям, пожить и умереть обычной смертью.
– Ну тогда все ясно! – хлопнул себя по коленям Добрыня, поднялся. – Если все решили, то чего тут торчать… Под этой тенью.
Он снова посмотрел на высокую скалу, на которой темнела Кощеева тень. Все, что осталось от властелина Кромки. Как ее люди назовут когда-нибудь, что придумают? Да не важно. Главное, что путь был свободен и их ничего тут больше не задерживало.
Зима в словенском краю на исходе 990 года от Рождества Христова выдалась снежной, метели и снегопады налетели сразу после сырых осенних дождей, загудели, завыли, засыпали землю высокими пушистыми снегами – и успокоились. Солнце теперь светило почти каждый день, мороз пронзал воздух, и все вокруг блестело. Холода держались ядреные, так что жители Новгорода ходили с Детинецкой стороны на Торговую и обратно по крепкому льду реки Волхов, мимо свай моста, еще не восстановленного после разгрома перед крещением. Да и зачем им сейчас мост, если и так пройти можно? Вот по весне и займутся им. Но когда еще та весна придет… Ну а пока и зиме снежной все рады, не прискучила еще.
А вот епископу новгородскому Иоакиму, рожденному у теплых южных морей, было даже боязно смотреть на эти тяжелые высокие снега, на сугробы у частоколов, на пушистые белые шапки на кровлях. Ему казалось, что надо забиться в укрытие, жаться у теплого очага, кутаясь в меховую накидку. Однако самих новгородцев зима не пугала, вон разгуливают по городу, выходят на торжище, женщины идут к полыньям с коромыслами, дети и то не спешат в тепло, а бегают по снежным навалам, съезжают на салазках с сугробов.
Иоаким наблюдал за ними, отодвинув ставневую заслонку на окошке, и начал улыбаться. Дети эти неугомонные ну чисто воробышки суетливые, а девы с румяными щеками до чего хороши! Да и смех купцов такой звонкий в ясном морозном воздухе. Вон сколько народу сегодня пришло к епископу на его подворье. Они уже не сторонятся церковника, уже дело у каждого к нему есть.
Читать дальше
Очень жаль, что нигде не издают книжную версию последней шестой книги из сериала "Ведьма". Все книги есть,кроме этой. Многие ждут ее выхода. Связались бы, что ли,с автором и добились ее разрешения на право печатания этой книги.