Шелби Махёрин - Змей и голубка [litres]

Вместо ответа Коко поднесла запястье ко рту и зубами разорвала на нем кожу. Все тот же едкий запах разлился в воздухе. Ее губы окрасила кровь.

– Это поможет нам лишь выиграть время, пока не доберемся до лагеря. – Коко поднесла запястье к груди мадам Лабелль. Мы ошеломленно смотрели, как ее кровь капает на кожу мадам Лабелль и шипит, касаясь ее.

Бо недоверчиво наблюдал, как зарастает рана на ее груди.

– Но как?..

– Не сейчас. – Коко размяла запястье и покачала головой, а затем пристально всмотрелась вдаль, туда, где за храмом послышался мужской крик. Видимо, ведьмы собрались с силами и наконец оправились от неожиданности. Поляны я уже не видел, но мог представить, как ведьмы используют единственное оружие, что осталось в их распоряжении – своих спутников. Человеческие щиты против балисард моих братьев.

Коко посмотрела на бледное тело мадам Лабелль.

– Нужно быстро найти лагерь, иначе она умрет.

Дважды повторять нужды не было. Мы помчались сквозь лес в ночную тьму.

Когда мы нашли свой заброшенный лагерь, тени все еще окутывали сосны. Мадам Лабелль бледнела все больше, но ее грудь вздымалась и опадала. Ее сердце все еще билось.

Коко покопалась в сумке и вытащила банку густой янтарной жидкости.

– Мед, – объяснила она, увидев мой тревожный взгляд. – Кровь и мед.

Опустив мадам Лабелль на землю, я смотрел с мрачным восхищением, как Коко заново вскрывает себе запястье и смешивает свою кровь с медом. Она осторожно смазала этой смесью рубец на груди мадам Лабелль. Почти мгновенно та задышала глубже. Ее щеки снова налились румянцем. Я упал на колени, не в силах отвести взгляд. Ни на миг.

– Но как?

Коко села, закрыла глаза и потерла виски.

– Я уже говорила. Моя магия идет изнутри. Не так, как… как у Лу.

Лу.

Я вскочил на ноги.

– С ней все хорошо. – Ансель на другом конце лагеря сидел рядом с Лу, и ее голова покоилась у него на коленях. Я поспешил к ним и оглядел ее бледное лицо. Истерзанное горло. Впалые щеки. – Еще дышит. Сердце бьется часто.

Я все равно обернулся к Коко.

– А ее ты сможешь исцелить тоже?

– Нет. – Она вскочила на ноги, будто вдруг что-то осознав, и вытащила из сумки пучок трав, ступку и пестик. Затем стала измельчать травы в порошок. – Ее уже исцелил ты.

– Но почему она тогда не приходит в себя?

– Дай ей время. Она очнется, когда будет готова. – С трудом, отрывисто и неровно дыша, Коко капнула своей кровью на порошок, а потом измазала в нем руки. Затем подползла к Лу. – Отойди. Ее нужно защитить. Как и всех нас.

Я с отвращением посмотрел на смесь и вклинился между Лу и Коко. Пахло омерзительно.

– Нет.

Рыкнув от раздражения, Коко оттолкнула меня в сторону, а потом провела перемазанным в крови большим пальцем Лу по лбу. Потом по лбу мадам Лабелль. И Бо. И Анселя. Я смерил их гневным взглядом и резко отстранил руку Коко, когда она попыталась проделать то же со мной.

– Хватит дурить, Рид. Это шалфей, – сказала Коко нетерпеливо. – Лучшее, что я могу применить против Морганы.

– Я готов рискнуть.

– Нет уж. Моргана именно за тебя возьмется, когда не сможет отыскать Лу. Если не сможет. – Коко посмотрела на безвольное тело Лу и как будто бы обмякла. Бо с Анселем одновременно помогли ей устоять на ногах. – Не знаю, хватит ли мне силы, чтобы укрыть нас от нее.

– Лучше так, чем вообще никак, – пробормотал Бо.

Пустые слова. Он о колдовстве знал не больше моего. Я уже открыл рот, чтобы ему об этом сказать, но Ансель тяжело вздохнул и коснулся моего плеча, умоляя.

– Сделай это ради Лу, Рид.

Коко провела пальцем мне по лбу. Я не пошевелился.

Мы все сошлись во мнении, что лагерь следует покинуть как можно скорее, но на горном склоне оказалось ровно так же опасно, как и в Шато. Ведьмы и шассеры блуждали по лесу как хищники.

Не раз нам приходилось взбираться на деревья, чтобы избежать обнаружения – мы не знали, спасет ли нас защита Коко. Наши ладони взмокли. Ноги и руки дрожали.

– Уронишь ее – убью, – прошипела Коко, поглядывая на тело Лу в моих руках. Будто я мог ослабить хватку и бросить Лу. Будто я был способен снова отпустить ее.

Моргана так и не показалась.

Мы чувствовали, как она незримо присутствует где-то рядом, но никто не смел сказать об этом. Будто такие слова могли ее призвать. Также мы молчали и о том, что я сделал в храме. Но память об этом продолжала отравлять мои мысли. То отвратительное чувство, когда мой нож вонзился в плоть Архиепископа. То особое усилие, которое пришлось приложить, чтобы протиснуть лезвие меж костей прямо к сердцу. Глаза Архиепископа, широко распахнутые и растерянные от того, что человек, которого он считал почти что сыном, предал его.