Элизабет Хэнд - Женщина-кошка

Никакого ответа. Она отошла немного от входа и стала всматриваться в окна второго этажа.

– Эй! – крикнула она. – Кто-нибудь!

Ни звука. Пейшенс даже топнула ногой с досады и побежала вокруг здания, надеясь обнаружить другую дверь. В дальнем конце фабрики она заметила свет, хотя горел он только на верхнем этаже. Пейшенс бросилась туда. Она бежала, все время спотыкаясь о груды битого кирпича и другой промышленный мусор – мотки ржавой проволоки, битые стекла, груды поломанной техники. Чего- чего, а мусора здесь было достаточно: какие- то разбитые стеклянные колбы, кучи пластмассовых баночек без этикеток, совсем как та, которую все время таскала с собой Сэлли. Пейшенс ни на что не обращала внимания: она вглядывалась в грязные окна и дергала закрытые двери.

Но наконец ей все-таки удалось найти одну незапертую.

– Слава богу! – облегченно вздохнула она, распахнула дверь и вошла внутрь.

– Э-э... Есть здесь кто-нибудь?

Ее голос раскатился зловещим эхом по пустому томному помещению. Высоко над головой, у самого потолка, сплетались в сложный узор вентиляционные трубы. Какие-то огромные трубы лежали прямо на полу. От них поднимались струйки пара и шел слабый, но очень неприятный запах. Около двери висела табличка с надписью: «Корпорация Хедара: научно-исследовательский отдел».

Пейшенс осторожно пробиралась сквозь этот лабиринт, старательно оберегая свою огромную папку от соприкосновения с горячими трубами. Тишина действовала угнетающе, да еще эта темень. Несчастная художница завернула за угол и с облегчением увидела вдалеке слабый свет – наверное, чей-нибудь кабинет.

– Видимо, еще кто-то, кроме меня, допоздна сидит на работе, – отметила она про себя, пытаясь хоть как-нибудь приободриться, и, все ускоряя шаги, пошла на свет.

Однако ее воодушевлению скоро пришел конец: она услышала обрывок разговора, происходившего за дверью, к которой она так спешила.

– Вы не слушаете меня!

Гидом с экраном стоял приземистый мужчина и гневно размахивал руками. Это был доктор Иван Славицкий, руководитель научно-исследовательского отдела компании. Комната, где он находился, была совсем не кабинетом, а главной научно-исследовательской лабораторией. Здесь единовластно правил Славицкий – это была его территория, его королевство. Если он и пускал сюда кого-нибудь, то с большой неохотой и лишь при каких-то особенных обстоятельствах.

Это был, конечно, не тот случай.

– Управление по контролю за продуктами и лекарствами одобрило наши пробные образца, они ничего не обнаружили, – Славицкий нагнулся, так что в голубоватом электрическом свете экрана можно было различить темные круги под его глазами. По экрану металось несметное количество каких- то непонятных существ разной формы и цвета – красные, черные, бирюзовые. Это были компьютерные изображения живых бактерий – точно так же они бы выглядели под электронным микроскопом. – Мне все равно, если эти идиоты не заметили ни головных болей, ни тошноты, ни обмороков. Я могу смириться с такими побочными эффектами. Конечно, мы должны поддерживать потребительский спрос. Я могу смириться и с тем, что это средство вызывает привыкание. Однажды попробовав его, будешь пользоваться им и дальше. Двадцать пять процентов потребителей сами почувствуют все эти симптомы года черев два, после того как начнут примечать крем. Но то побочное действие, которое мы обнаружили теперь, в результате последних, самых тщательных исследований... Нет, я не могу превращать людей в монстров – и спокойно при этом спать.

Он указал на монитор. На экране появились женские лица, на которые нельзя было смотреть без ужаса: кожа слезала с них так, словно она просто таяла.

– Это последнее побочное действие... Я не могу спокойно жить, превращая людей в монстров.

Кто-то нетерпеливо фыркнул в глубине лаборатории – там, куда не доходил свет, где нельзя было ничего различить. Доктор Славицкий посмотрел на человека, стоявшего в тени, и утвердительно кивнул головой.

– Ну да, я думал, что смогу, – тихо сказал Славицкий, – я был уверен, что смогу. Но я не... Я уже больше не уверен...

Пока шел этот разговор, Пейшенс подошла к лаборатории, ее маленькая, хрупкая фигура была едва заметна в темноте. У самого входа художница беспокойно огляделась: ее тревога все возрастала. Дверь была чуть- чуть приоткрыта. Когда Пейшенс подошла к ней вплотную, она услышала тихий мужской голос, повторявший одну фразу:

– Больше не уверен... не уверен...