Кассандра Клэр - Королева воздуха и тьмы [litres]

Какая же я идиотка, подумала она.

Теперь они оба смотрели на нее. Марк – как громом пораженный. Кьеран – странно спокойный.

– Ох, простите, – сказала Кристина. – Я, собственно, пришла сказать, что ваше дежурство заканчивается… Ухожу, уже ухожу.

– Кристина, – Марк шагнул к ней.

– Не уходи, – в устах Кьерана это была не просьба – требование.

Голос звучал темно и глубоко – целая бездна желания. И хотя у нее не было никаких причин его слушать, она… повернулась и посмотрела на них.

– Я правда думаю, что мне лучше уйти. А вы, что ли, нет?

– Один мудрый человек не так давно дал мне совет: не молчать о том, чего я желаю, – сказал Кьеран. – Я желаю тебя, Кристина, я люблю тебя, и Марк тоже. Останься с нами.

Она была не в силах пошевелиться. Перед глазами снова встала та картина: Кьеран и Марк вместе. Она тогда почувствовала… желание. Тогда подумала, что просто хочет того, что есть у них: такой же страсти и какого-то безымянного парня, которого еще не встретила…

Но с тех самых пор ни в снах ее, ни в мечтах не было никого другого – только Марк и Кьеран. Эти два лица… И никакие иные глаза не заглядывали в ее – такие, чтобы оба были одного цвета. И нет, она хотела не чего-то вроде того, что было у них. Она хотела – их.

Она посмотрела на Марка, – его, казалось, разрывало между надеждой и ужасом.

– Кьеран, – его голос дрогнул. – Как ты можешь просить ее о таком? Она же не фэйри, она никогда больше не станет с нами разговаривать…

– Но вы же меня бросите! – она как будто слышала свой голос со стороны. – Вы любите друг друга, принадлежите друг другу. Вы покинете меня и вернетесь в земли фэйри.

Оба уставились на нее с совершенно одинаковым потрясением на лицах.

– Мы никогда тебя не покинем, – сказал Марк.

– Мы останемся с тобой, как волна с берегом, – сказал Кьеран. – Ни один из нас не желает ничего иного. Пожалуйста, верь нам, Леди роз.

Он протянул руку.

Эти несколько шагов по песку и колючей траве оказались самыми длинными – и одновременно самыми короткими – в жизни Кристины.

Кьеран раскрыл объятия. Кристина вошла в них, подняла к нему лицо и поцеловала его.

Жар и сладость, и изгиб его губ почти оторвали ее от земли и подняли в воздух. Он улыбался ей, шептал ее имя. Рука тепло лежала на боку; большой палец поглаживал впадинку на талии.

Она прижалась к нему и протянула свободную руку – и нашла Марка. Он прильнул поцелуем к тыльной стороне кисти, словно приветствовал принцессу.

Сердце билось в утроенном темпе, когда она повернулась в кольце рук Кьерана, прислонилась к нему спиной. Он отвел волосы с ее шеи и запечатлел на ней поцелуй. Она задрожала и потянулась к Марку. В его глазах золотом и лазурью плескалось желание – к ней, к Кьерану, к ним троим вместе.

Он позволил ей притянуть себя, и вот уже они сплелись, стали одним целым – все трое. Марк поцеловал ее в губы, Кьеран запустил руку ему в волосы, провел по щеке, коснулся ключицы. Никогда еще она не чувствовала такой любви, никогда не была так близка к кому-то…

Великий шум грянул с небес, будто взрыв – шум, так хорошо знакомый им всем. Хотя Марку и Кьерану – лучше.

Воздух вокруг вскипел, они отскочили друг от друга. Небо вихрилось бешеной пляской. Хвосты и гривы развевались, глаза полыхали тысячей цветов, воины ревели и вопили, а посреди всего этого, в оке бури на исполинском черном скакуне мужчина и женщина взирали на простертую внизу землю, и гул охотничьего рога стихал.

Гвин и Диана возвратились – и на этот раз не одни.

Джулиан всегда считал свой кабинет – когда-то принадлежавший его матери – самой красивой комнатой в Институте. Две стеклянные стены – сквозь них видно и океан, и пустыню. Две остальные были покрыты кремовыми обоями и мамиными абстрактными полотнами.

Все это он сейчас видел, но не чувствовал. То, что всегда шевелилось в его душе при виде прекрасного, теперь исчезло, ушло.

Без эмоций я растворяюсь, думал он. Так царская водка растворяет золото.

И это он тоже просто знал, но не чувствовал.

Странный опыт: знать, что ты в отчаянии, но самого отчаяния не ощущать. Он устремил взгляд на краски вокруг чистого холста на мольберте. Синий, золотой, черный, пурпур… Он знал, что собирается с ними сделать, но стоило взять кисть, и она бессильно зависла в воздухе.

Все художественное чутье оставило его – все, что говорило, почему один мазок лучше другого, все, что помогало сочетать оттенки красок с оттенками смысла. Синий теперь был просто синим. Зеленый – просто зеленым, светлым или темным. Кроваво-красный и светофорный красный были неотличимы друг от друга.