Н. Джемисин: Врата Обелиска [litres]

Внезапно это теряет значение. Нэссун вздыхает и трет лицо руками, усталая, как сам Отец-Земля, наверное, после целой вечности ненависти. Ненависть утомляет. Нигилизм проще, хотя она не знает этого слова и несколько лет еще не будет знать. Но это то, что она ощущает: всеобъемлющее чувство бессмысленности всего этого.

– Мне кажется, я понимаю, почему вы нас ненавидите, – говорит она отцу, роняя руки. – Я делала плохие вещи, наверное, так, как ты и думал. Я не знаю, как их не делать. Это все равно как если бы все хотели, чтобы я была плохой, так что иной я и не могла стать. – Она мнется, затем высказывает то, что держала в себе столько месяцев. Она не думает, что у нее будет другой шанс это сказать. – Я хотела бы, чтобы ты все равно любил меня, пусть я и плохая.

Говоря это, она думает о Шаффе. О Шаффе, который любит ее, несмотря ни на что, как следовало бы отцу.

Джиджа просто продолжает смотреть на нее. Где-то в тишине, на плане восприятия, отведенном сэсуне и ощущению серебряных нитей, как бы оно ни называлось, Нэссун чувствует, как теряет сознание ее мать. Точнее, как влияние ее матери на подвижную, мерцающую сеть обелисков внезапно заканчивается. Даже не коснувшись ее сапфира.

– Прости, папа, – говорит в конце концов Нэссун. – Я пыталась продолжать тебя любить, но это слишком тяжело.

Он намного крупнее ее. Вооружен – а она нет. Он движется громоздко, как гора, пригнувшись, всем телом, сначала медленно, потом разгоняясь до неостановимости. Она весит едва ли сотню фунтов. У нее нет шанса.

Но в тот момент, когда она ощущает сокращение отцовских мускулов – маленькими вибрирующими сотрясениями земли и воздуха, – она направляет свое сознание вверх единственной звонкой командой.

Сапфир преобразуется в мгновение ока. Это вызывает сотрясение воздуха, который устремляется внутрь, заполняя вакуум с самым громким громовым раскатом, который только слышала Нэссун. Джиджа, наполовину в выпаде, пугается и спотыкается, поднимая взгляд вверх. Через мгновение сапфир врезается в землю перед Нэссун, раздробив центральный камень мозаики в тигле и вдавив землю в радиусе шести футов вокруг нее.

Это не тот сапфир, который она видела прежде, хотя их тождество за пределами таких вещей, как размер. Когда она протягивает руку, чтобы взяться за рукоять длинного мерцающего клинка из голубого камня, она немного падает в него. Вверх, сквозь водянистые грани света и тени. Внутрь, в землю. Прочь, скользя по другим частям целого, именуемого Вратами. Эта штука в ее руке – тот же самый, чудовищный, как гора, генератор серебристой силы, которым всегда и был. Тот же инструмент, только сейчас более универсальный.

Джиджа смотрит на него, затем на нее. Какое-то мгновение он колеблется, и Нэссун ждет. Если он повернется, побежит… он ведь был ей отцом. Помнит ли он об этом? Она хочет, чтобы помнил. Ничто между ними не будет прежним, но ей хочется, чтобы это время для него имело значение.

Нет. Джиджа снова наступает на нее, с криком занося нож.

И Нэссун поднимает сапфировый клинок с земли. Он почти с нее ростом, но не весом; сапфир парит, в конце концов. Он просто парит перед ней, а не над ней. По правде говоря, она и не поднимает его. Она хочет, чтобы он сменил положение, и он меняет. Он перед ней. Между ней и Джиджей, так что, когда Джиджа наклоняется, чтобы пырнуть ее, он налетает прямо на него. Это дает ей с легкостью, неизбежно разделаться с ним при помощи ее силы.

Она не убивает его льдом. Нэссун по большей части в эти дни использует серебро вместо орогении. Перегруппировка тела Джиджи более контролируема, чем Эйтца, по большей части потому, что она осознает, что делает, и потому, что делает это целенаправленно. Джиджа начинает превращаться в камень, начиная с точки контакта с обелиском.

Но Нэссун не учитывает инерции, которая проносит Джиджу дальше, даже когда он отводит взгляд от сапфира, изворачивается, видит, что происходит с его плотью, и набирает воздуха, чтобы закричать. Он не успевает закончить вдоха, прежде чем его легкие каменеют. Но он успевает закончить выпад, хотя уже утратил равновесие и контроль, и это скорее падение, чем нападение. Но это падение с направленным в цель ножом, и он попадает Нэссун в плечо. Целился он ей в сердце.

Боль от удара внезапна и чудовищна и сразу же нарушает концентрацию Нэссун. Это плохо, поскольку сапфир вспыхивает, как ее боль, уходит в свое полуреальное состояние и обратно, когда она ахает и шатается. Это приканчивает Джиджу в мгновение ока. Он полностью каменеет, превращаясь в статую с курчавой шевелюрой из дымчатого кварца и круглым лицом цвета охры, одеждой из темно-синего серендибита, поскольку он оделся в темное, выйдя на охоту за дочерью. Но эта статуя стоит неподвижно лишь мгновение – потом вспышка сапфира посылает сквозь него рябь, как удар колокола.