Анастасия Машевская - Коготь и цепь

Ох, отец-отец, думала Бану, как не вовремя оставил. Они ведь так и не поговорили, и Сабир так и не успел дать дочери главных уроков в жизни тана: как управлять землями, как распоряжаться людьми, которые не имеют отношения к ремеслу воинов, как контролировать лаванов и «золотоделателей» хатов, как договариваться со жрецами, как вести хозяйство, как воспитывать детей – как, как, как?!

Если конечная цель воспитания – научить обходиться без воспитателя, то надо признать, размышляла Бану, отец с поставленной задачей совсем не справился.

В отличие от Гора, с расширившимися глазами поняла женщина. В том, чему ее учил этот мерзавец, она безо всяких сомнений полагается на себя.

– Пора, – шепнула женщина, поднимаясь. Она взяла из рук Тахбира еще один факел, который прежде оставил ему один из подчиненных. Свой, тот, что Бану в процессии несла сама, согласно традиции, женщина оставила над могилой.

– Дядя, подготовьте обед на завтра для почитания отца. Русса, ты поможешь мне с командирами, которые вскоре прибудут. Адар, тебе придется…

Бану осеклась. Тебе придется позаботиться о Гайере, хотела она сказать. Но брат и правда был всего лишь мальчишкой, без особых талантов в вопросе выдержки и вообще с трудом понимал, что происходит и откуда его слезы.

– Тебе надо отдохнуть, – твердо поправилась тану. – И перестань реветь.

Но тот от оклика только сильнее зашелся, теперь еще и взвыв.

Бансабира попросту не обратила внимания: слезы, домыслы, проблемы – все это не имеет значения. По мере того как они будут удаляться от могилы Сабира к выходу, там, вдалеке, одинокой точкой, словно угасающая звезда, будет гореть факел – ровно столько, сколько дух Свирепого будет отделяться от тела и подниматься вверх. А когда догорит – только свирепый северный волк с рубиновыми глазами, чья голова изображена на плите, останется рядом с покойным таном. Поведет через длинные заснеженные равнины между мирами, обдуваемыми безжалостными ветрами, которые за каждый содеянный грех от души умершего будут отрывать часть. И когда они достигнут врат в залы Старой Нанданы, Всемудрой Госпожи Вселенной, от Сабира Яввуза останется только маленький безупречно чистый огонек, не подверженный примесям прожитых лет, не подвластный тяжелой руке опыта. Огонек, готовый к тому, чтобы быть вновь рожденным в безвинном теле младенца, с годами разрастись до пожара и повторно угаснуть подобно пламени факела, что остается далеко позади.

Тахбир глядел в спину племяннице по дороге из склепа: не разменивается, неплохо. Он немного ускорился, поравнявшись с таншей. В отличие от Сабира, Тахбир обладал ростом немного выше среднего, поэтому не так отчаянно возвышался над Бану, как его почивший брат.

– Бану, – по-свойски, по-родственному обратился Тахбир. Выдернутая из размышлений, женщина едва вздрогнула. – Адар довольно угрюмый мальчик и боится темноты. Ты бы с ним помягче, – шепнул мужчина, стараясь, чтобы племянники позади не слышали.

– Боится темноты? – неуловимо нахмурилась танша. – Что за глупость!

Тахбир стал как вкопанный: она что, и правда изумилась этому искренне?

В самое скорое время Бану заняла покои отца, привечала родственников, познакомилась с прислугой, управляющими замка, старшими конюшими, смотрителями псарен, местными жрицами и жрецами, запоздало соображая, что попросту не может запомнить всех по именам. Как только прошел памятный обед по Сабиру, тану с головой кинулась в омут дел, с ужасом осознав, сколько предстоит работы, чтобы поднять танаар: военные годы выдоили его до последней капли.

Перво-наперво она отослала из чертога Этера Каамала, ничем не выдавая собственной осведомленности о его предательстве. Спасибо, конечно, что он столько времени приглядывал за ее сыном, но это было излишне, заверила Бану. А на сорокоднев по Сабиру ей бы очень хотелось увидеть свекра, а то даже как-то смешно: она является матерью первого внука Яфура, а так ни разу с ним и не встретилась.

Затем в течение пары дней объехала весь внутренний комплекс чертога и ряд крупных построек и цехов города: ремесленных, торговых, военных. Дальше следовало отправиться в военную академию, о которой она столько слышала от собственных полководцев, но прежде нужно дождаться подхода армии и распорядиться золотом.

Бану не зря всегда доверяла отходы войск именно Гобрию, а особенно – в этот раз, когда ее рядом не было, а трофеев везли огромное множество. Гобрий золото любил. Любил всей душой, всем сердцем, всем сознанием и очень сильно – руками. Все равно, его это золото или чужое, он всегда понимал, что от общего размера прибыли зависит и его доля, и всегда ревностно оберегал от посягательств каждую монетку.