Дункан Мак-Грегор - Седьмая невеста

Конан открыл глаза, с удивлением обнаружив, что сделать это оказалось совсем не трудно, и вперил взор в об шарпанный потрескавшийся потолок. Солнечный свет, который он принял за пламя свечи, залил всю комнату, и лучи его играли на потолке и стенах, прорываясь в дыры легкой занавеси, болтавшейся на окне. Звуки дудок и барабанов неожиданно слились, и оказались монотонной печальной мелодией, исходящей от лютни Динии. Конан быстро поднялся, сел на узком топчане.

Тонкая рука скользнула вниз, обрывая музыку. В наступившей тишине киммериец явственно услышал собственное тяжелое дыхание, а еще клекот павлинов в саду и далекие крики городских обходчиков. Синие глаза его, как ни странно, свободные от похмельной мути, вперили взгляд свой в такую же синеву глаз напротив. И еще раз поразился Конан искусству богов, создавших поистине неземную красоту. В Динии не было яркости, не было живости здешних горячих девиц, но зато в ней самой существовала музыка – не та, которую слышат уши, а та, которую слышит тело.

Эта девушка могла быть торжественной одой, сочиненной придворным музыкантом, и могла быть тоскливой песней гирканского кочевника; под ее взором обряды черных дикарей Зембабве с их резкими ритмичными танцами свершились бы без всяких тамтамов, а старухе-рыбачке из далекого Ванахейма не пришлось бы брать в сухие морщинистые руки трехструнную мангру, чтобы спеть надтреснутым голосом своим монотонную старинную балладу – глаза Динии сыграли бы все это и так.

Конан расчесал пятерней спутанную гриву, прокашлялся. Его охватило страстное желание снова ощутить в своих руках ее хрупкое гибкое тело, вдохнуть запах ее волос – травяной, чуть терпкий, услышать ее тихий, завораживающий голос… Но, вдруг появившись, желание сие так же вдруг пропало. Сглотнув горький похмельный ком в горле, киммериец взял со стола кружку с теплой водой, в два глотка осушил ее. Затем, все не спуская глаз с Динии, нащупал на топчане у стены свою куртку, накинул на плечи. Проверил пряжку кожаных штанов – застегнута. Кажется, больше заняться было нечем.

Диния подняла лютню, что лежала на полу, дернула пальцами струны. «Уа-ау-у», – взвизгнула лютня, недовольная таким обращением. Девушка усмехнулась, бросила инструмент под ноги варвару. «Алма, Хализа, Баксуд-Малана…» Он жестко усмехнулся ей в ответ и наступил на узкий и хрупкий, как тело лютнистки, гриф. Раздавшийся в тишине легкий хруст был подобен разрыву молнии: Диния дернулась; в синих глазах ее пробежала искорка боли и страха.

Солнце, сыплющее серебро и золото на ее белокурые волосы, скрылось на миг за белым пухлым облачком, и тень изменила черты девушки. Жесткие складки легли у губ и меж бровей, глаза потемнели, и взгляд их стал неприветлив, сух. Но вот солнечный луч вновь проник в комнату – Конан глубоко вздохнул, узнавая прежнюю Динию, смотревшую на него с любовью и нежностью. Ему захотелось плюнуть в эти глаза.

– Зачем? – прохрипел он, только сейчас начиная чувствовать похмельный гул в голове.

– Что? – звонкий негромкий голосок-колокольчик заставил его вздрогнуть, как то бывало прежде.

– Зачем ты убила Алму?

– Она любила тебя, – пожав узкими плечиками, пояснила Диния. – Она говорила, что ты возьмешь ее в жены… Что вы уедете вместе, в Киммерию.

– Ты… Ты хуже любого демона… Ты грязная тварь…

– Я поняла потом, что она только мечтала, – невозмутимо продолжила девушка. – Но она не смела даже мечтать о тебе.

Озноб пробежал по коже варвара. Он ощутил, как поднимается в груди знакомая волна дикой ярости, первобытного гнева. Но для этого еще не пришло время, а посему он усилием воли загнал вглубь себя все чувства и через пару вздохов смог посмотреть на лютнистку так спокойно, как только умел.

– Как… Клянусь Кромом, не могу понять, как ты смогла задушить ее?

– Вино, – легко ответила Диния. – То же вино, какое и ты отведал нынешней ночью.

– И какое пили стражники в коридоре на половине невест?

– Да. Но мне пришлось смешать его с их пивом.

– И Алма…

– Алма уснула после первого же глотка, а затем… Затем все было просто.

– А Хализа? А Баксуд-Малана?

– Глупые индюшки, – сморщила Диния хорошенький носик. – Хализа приняла меня за мальчика и влюбилась. Мне пришлось нелегко: она все порывалась затащить меня в постель.

От такого цинизма даже видавшему виды варвару захотелось сплюнуть на пол. Что он и сделал. – И поэтому ты убила ее?

– Нет. Ты… Ты отпустил жирного ублюдка – ты понял, что не он удавил Алму. Что мне оставалось делать? Я боялась… – пухлые губки Динии изогнулись, – пойми же, Конан… Пока он был в темнице, я могла жить спокойно – убийцей считали его! Но потом – потом ты снова стал бы искать… настоящего преступника… Что мне оставалось делать? К тому же, я хотела избавиться и от евнуха…