Алекс Макдуф - Корона мира

Выпили мы тогда славно, да и хозяйка оказалась очень любезной и услужливой и к тому же небезобразной.

Таковы людская алчность и сребролюбие, — заключил Бриан. — А если бы на улице были стужа и ненастье, а у меня действительно не было бы ни гроша? Так бы и замерз на пороге, как последний бродяга и пьяница.

— Погоди, а при чем тут лошадь? — не понял Сотти.

— Стедди?! — переспросил Майлдаф. — Как это «при чем»? Я же говорю, что Хорса с графиней поехали во дворец. Утром, когда я пришел туда, Хорса встретил меня сам. По его виду я догадался, что ночью он занимался в общем тем же, чем и я, но про коня он не забыл. Оказалось, что злодеи конюхи воспользовались отсутствием Хорсы и свели Стедди на торг, где и продали конокрадам, хотя наш железный канцлер Публий выдал жалованье вовремя. Деньги Хорса, разумеется, у них отобрал, а негодяев рассчитал и уволил, но Стедди ко мне так и не вернулся!

— Печальная и поучительная история, — вздохнул Полагмар. — А что ты сделал с деньгами? Пожертвовал на храм Митры?

— Зачем же? — удивился Майлдаф. — Мы с Хорсой их пропили.

— Майлдаф, я всегда говорил, что ты бродяга и пьяница, — подал голос Евсевий, незаметно для всех оставивший наконец свой камень и внимавший с хитрой усмешкой балагурству Бриана.

— Разумеется, — согласился горец. — Но история оттого становится вдвойне поучительной.

— Да, так что же делать с волками? — осведомился все еще недовольный Арриго под общий хохот.

— Согрейте побольше воды, хотя бы в своих кружках. Они у вас не маленькие, — ответил ему барон.

— А дальше? — недоуменно изрек военачальник.

— А дальше я сам, — ухмыльнулся Полагмар, подмигивая Майлдафу. — Маленькая охотничья хитрость.

Военачальник пожал плечами, но воду барону согрели. Волки действительно шастали где-то неподалеку, и пару раз в проеме появлялись их желтые недобрые глаза.

Полагмар достал из-за пазухи пузырек с неопределенно-сероватого цвета порошком и рассыпал малую толику содержимого по кружкам, а затем принялся поглощать жидкость, как губка. Когда последняя кружка была опорожнена, гандер, погладив живот, улегся на постеленные на полу ветки.

— И что? — не понял Серхио.

— Подождем, — невозмутимо отвечал барон.

Ждать пришлось недолго. Вскоре барону пришлось предпринять то же путешествие, что со столь плачевными для себя последствиями недавно совершил Донато. А потом экспедиция повторилась еще и еще раз, и еще неоднократно.

Наконец барон уселся на полу и откинулся на спину с блаженным выражением человека, исполнившего тяжкий долг.

— Вот и все, — облегченно вымолвил он.

— Как это все? — Арриго имел вид человека, коего беспардонно и неумно разыграли. — Что ты делал снаружи?

— То же, что и Донато, только гораздо чаще и понемногу. Теперь волки не подойдут к тебе ближе чем на пять локтей.

— Это почему? — упорно не желал понять Арриго, хотя Майлдаф с Евсевием уже покатывались со смеху.

— Ты когда-нибудь видел, как пес поднимает лапу около изгороди?

— Ну, да, — опасаясь угодить в лужу, промямлил военачальник.

— Ты знаешь, зачем они это делают? — не унимался Полагмар.

— Представляю, — попытался иронизировать зингарец.

— А волк, по-твоему, не собака? — продолжал допрос Полагмар.

— Собака в какой-то степени, — вынужден был согласиться полководец.

— Так же поступил и я, — басовито рассмеялся барон, к немалой потехе слушателей, — Они не пересекут границы меченого участка.

— Это действительно так. В отличие от людей, — заметил Евсевий, — Я не все понял в этих письменах, но кое за что могу ручаться.

— Что же они гласят? — полюбопытствовал принц Конти.

— Примерно следующее, ваше высочество, — любезно отозвался Евсевий. — Ты осведомлен о древних языках и письменности?

— О да, начала древненемедийского и староаквилонского, а также древнешемитский и стигийский.

— Изрядно, — похвалил Евсевий, в свою очередь посмотрев на способного юношу с интересом. — А киммерийский или нордхеймские языки?

— Варварские наречия? — удивился принц. — Ну, немного ванахеймский. От моряков, — слегка краснея, признался он.

— Достаточно, — понимающе улыбнулся аквилонец. — Так вот… — Евсевий повернулся, при этом лицо его при свете пламени сделалось до мелочей схожим с изображениями первых митрианцев на фресках и мозаиках: прямой, тонкий, чуть крючковатый нос с хищными крыльями, бледные, насмешливо сложенные, тонкие губы, гордый подбородок, густые узкие брови вразлет, вдавленные виски и высокое чело. Глаза внимательные и бездонно черные, словно освещенные невидимым огнем.