Дункан Мак-Грегор - Пёс бездны

Ужасные, просто омерзительные картины одна за другой вставали перед мысленным взором Ловкача. То он представлял себя, восседающего на колу с печальной улыбкою на устах, то чудилась ему окровавленная секира и голова с той же печальной улыбкой, катящаяся по пыльной земле, а то… Но нет, он еще не был готов к переходу в мир иной, а потому прогонял от себя жуткие видения и мыслями возвращался к своей уютной каморке, откуда его уворовали люди Куршана несколько дней тому назад. Вот шкаф, вот стол, вот топчан, а вот… Вот Конан, который принес вина и половину жареного барашка. Значит, будет пир. Конан запоет своим густым хриплым голосом песнь о далекой Киммерии, а он, Ловкач, станет тихо ему подпевать…

Увы. И это ему только чудилось.

— Пш-ш-ш…

Совсем рядом вдруг послышалось шипение, более похожее на змеиное, нежели на петушиное. Ши Шелам поднял голову.

Перед клетью холмом возвышался уродливый толстый старик в алом парчовом халате. Глазки его злобно посверкивали, а короткие толстые пальцы, унизанные золотыми перстнями, яростно крутили концы кушака. То был сам Куршан.

— Встань, раб…- процедил он сквозь зубы.- С тобой говорит повелитель Шадизара!

— Чего? — удивился Ловкач.

По правде говоря, прежде он никогда не слыхал о причудах разбойника, так что подобное заявление могло вызвать у него один только хохот, и ничего больше. Он и расхохотался, ненадолго забыв о том, что это может быть очень опасно.

— О, червь! — воскликнул Куршан, белея от злости.- Я раздавлю тебя немедленно! Я…

К великому изумлению Ловкача, уже успевшего перепугаться и сжаться в комок, толстяк закрыл рот пухлой ладонью и замолк. Он так и стоял перед клетью, вращая глазами и то багровея, то снова бледнея. Жидкие, черные с проседью волосенки его вздыбились, однако весь вид был отнюдь не грозен, а, напротив, довольно жалок.

Ши Шелам несмело поднялся и подошел к сетке, предусмотрительно оставив меж собой и Куршаном несколько шагов. Чуть подумав, кланяться он не стал.

— Не захворал ли ты, любезнейший? — учтиво спросил он, в глубине души опасаясь, что этот странный человек сейчас плюнет в него, а то и попытается просунуть пальцы в сетку, чтоб оцарапать.

— Умх…- помотал головой Куршан.

— Не явился ли во сне тебе сам Нергал?

— Умх…

— Так в чем же твоя беда? Может, я смогу чем-либо помочь?

Разбойник отнял ладонь от губ, дабы скорбным шепотом поведать:

— Мухруза украли…

— О-о-о…

Ловкач слегка растерялся, потому как вовсе не понимал столь горячей привязанности Куршана к мерзкому псу. По его мнению, он должен был только радоваться тому, что это чудовище наконец-то убралось из его дома.

— С утра я стенаю и плачу,- сообщил Куршан Ши Шеламу.- Горькие слезы таким бурным потоком извергались из глаз моих, что совершенно замочили мой любимый желтый халат, и мне пришлось надеть вот этот. А еще…

Тут он уселся прямо на землю, желая подробнее поведать гостю о своем горе.

— …А еще туфля слетела с моей ноги и утонула в наузе.

— Как же она могла слететь? — недоверчиво поинтересовался Ши.

— Очень просто. Я ударил ногой одного охранника и собирался ударить второго, тут она и слетела.

— Теперь понятно.

— А хочешь, я расскажу тебе, как я узнал об исчезновении моего песика?

— Конечно, хочу,- отозвался Ловкач, подавляя тяжелый вздох.

— Я спал — так сладко, как спят обычно праведники, дети и я сам. Мне снился чудесный сон, один из тех, какие боги посылают лишь особам королевских кровей и мне. Представь, на рассвете пришел в мой дом Бел (ну, ты знаешь, покровитель воров) и сказал: «О, прекраснейший из прекрасных! Красота твоя затмила солнце, и боги недовольны. Они велят тебе хоть изредка прикрывать лицо шелковым платом, ибо невозможно им посмотреть на мир без того, чтоб не зажмурить глаза от яркого сияния твоего. А за то, что ты исполнишь их пожелание, они подарят тебе…»

Ши Шеламу так и не довелось узнать, что боги подарят Куршану, если он закроет свою физиономию платком. С тихой грустью поведал толстяк гостю, что как раз в этот момент его сна дико завопил охранник у дверей опочивальни и ему пришлось пробудиться.

— С чего ж он завопил? — с интересом осведомился Ши.

— Видишь ли, о сырная корка, он привык слышать не один храп, мой, а два — мой и Мухруза. Лишь к рассвету он разобрал, что из опочивальни доносится только мой голос, приоткрыл дверь и увидел, что Мухруза на месте нет. Тогда он снова закрыл дверь и заорал.

Ловкач, обиженный тем, что его назвали сырной коркой, молчал. Однако Куршан ничуть этим не обеспокоился. Прерывисто вздохнув, он достал из кармана халата зеркало, придирчиво осмотрел свои щеки и нос, выдавил маленький прыщик под глазом, потом убрал зеркало и продолжил рассказ: