Макс Шейдлинг - Ветер мщения

Человек молча бросился к девушке, в безумной ярости пытаясь добраться до ее горла. Он рычал и всхлипывал, навалившись на нее всем телом, движимый слепой жаждой убийства. Соня молча боролась, проклиная в душе строителей гробницы: не то что отскочить — она и замахнуться не могла толком.

Одно радовало: у ее противника, похоже, не было оружия. Во всяком случае, он не торопился им воспользоваться. Девушка с силой схватила его за запястья, рванула к себе, резко боднула головой в лицо.

И пока ослепший от боли противник не пришел в себя, откатилась в сторону и припечатала его ногами к каменной стене, навалилась сверху, вывернув за спину руки. В кромешной тьме слышалось лишь хриплое дыхание и невнятные стоны поверженного соперника. Во время этой короткой потасовки Соня не успела даже толком разозлиться и, пытаясь разглядеть свою жертву, спокойно сказала:

— Я тебе не по зубам: кошки не охотятся на ягуара. Либо ты даешь слово быть благоразумным, либо я тебя связываю и оставляю здесь. Выбирай.

И тут же почувствовала, как обмякло бессильно под ее коленом поверженное тело. Человек вдруг всхлипнул совсем по-детски:

— О, Святое Пламя!.. Ты победила. Отпусти меня…

Он запнулся на миг, а потом через силу произнес:

— Клянусь, что не нападу на тебя.

Девушка села рядом, настороженно не спуская с него глаз, но он даже не пошевелился.

— Ах, лучше бы я умер! Лучше бы ты меня убила!..

В глухом голосе слышалась такая бездна неподдельного отчаяния, что Соня слегка опешила. Она протянула руку за чадящим огарком свечи на сдвинутой крышке гробницы и поднесла его к лицу человека. Молодой гирканец… Вот это сюрприз! Но что ты здесь делаешь, степная птица? Каким ураганом тебя занесло в эту сточную канаву — город? И почему у тебя столь плачевный вид?

Она спросила об этом странного незнакомца. Парень медленно сел, потирая разбитый нос, и горько усмехнулся:

— Когда-то я жил здесь с отцом, а вот теперь довелось вернуться. Спросишь, зачем? Все очень просто… Знаешь ли ты, какие кони самые могучие и выносливые? Правильно, это бритунские тяжеловозы. Вот за ними-то меня и послали. Путь сюда из Гиркании долог, но я все выдержал — это очень важно для моего народа. И деньги мне с собой дали немалые — дорожат бритунцы своими конями. А я, хоть и молод, но толк в лошадях знаю. Вот хожу я по рынку, щупаю коням ноги, заглядываю в зубы… и — дурак! — всем купцам показываю свой кошелек, пусть не думают, что я просто глазею. Ах, что же я наделал!..

Рассказ в этом место надолго прервался бы стонами и плачем, но Соня пнула своего недавнего соперника носком сапога, и тот сразу успокоился.

— Встретил там случайно старуху, бывшую когда-то в нашем доме в услужении, поболтал с ней немного да и вернулся на постоялый двор. А это все видела одна здешняя плутовка. Вот она пристала к той старухе и все у нее выведала… Уж не знаю, что она ей наплела, только приходит ко мне эта моя старая знакомая и говорит, мол, желает тебя видеть некая молодая госпожа. Поторопись, де…

Он вздохнул тяжело.

— Ну кто же устоит, если зовет молодая госпожа?.. Пошел я, себе на погибель, в ее дом. А плутовка эта статная, пригожая, одета роскошно… Сбежала ко мне по лестнице, обняла, расцеловала в обе щеки, да и говорит: «Добро пожаловать, мой дорогой братец Хайрас!» Я оторопел. А она взяла меня под руку, повела наверх, в залу, усадила за стол, принялась потчевать. Сама уселась напротив, завела такой разговор:

— Вижу, Хайрас, тебя приводят в изумление мои ласки и мои слезы, ведь ты вряд ли обо мне слышал. Но знай же — я твоя сестра! И сейчас я тебе все расскажу. Как тебе ведомо, наш отец, благородный Шох-Хан, одно время жил в этом городе, и многие его до сих пор помнят. Моя мать, будучи тогда уже вдовой, полюбила его всем сердцем и отринув страх перед родней, сошлась с ним так близко, что следствием этого явилась я. Потом Шох-Хан вернулся на родину в Гирканию, оставив мою мать с ребенком, и больше о нас не вспоминал. Ну, что было — то было. Прошлое легче осудить, чем исправить, но я не держу на него зла. Зато я теперь наконец-то увиделась с тобой, мой братец!

С этими словами она снова обняла меня и, плача, поцеловала в лоб. А когда она стала расспрашивать о родственниках, перечисляя всех поименно, еще больше ей поверил. Беседа наша затянулась. Как я теперь понимаю, не без умысла. Я хотел было уйти, но она сделала вид, что обиделась, и мне пришлось остаться, терпеть не могу женских слез.

После ужина меня отвели в покои, и мальчик-слуга помог мне переодеться. А жара была такая, что я быстро снял с себя верхнюю одежду и спросил у мальчика, где можно… э-э-э… облегчить желудок? Он указал на дверь в углу комнаты и сказал: «Вон там.» Я, ничего не подозревая, туда вошел, наступил на какую-то доску и тут же загремел вниз. Слава богам, не ушибся, но… весь вымазался в нечистотах, еле выбрался наружу… Вот и все. Долго я потом стенал, орал, колотил в дверь, пока добрые соседи не сказали: «Нечего здесь буянить! Скажи спасибо, что тебя не укокошили у этой девки, сумел остаться в живых. Уходи, если жизнь тебе дорога!» Так я в одно мгновение лишился и золота и сестры…